Он застегивает портфель, и щелчки замочков режут слух.
Джайлс готов отправиться в путь; возможно, сегодняшний разговор станет первым из маленьких уколов, которые в конечном итоге подействуют на Элизу точно прививки.
Он водружает на лицо улыбку и поворачивается, но улыбка примерзает к лицу.
Ее ледяной взгляд приносит в комнату холод утреннего ветра, и ему хочется заслониться от наступающего мороза. Она рисует знаки, тяжело, словно в руке ее молот, и одновременно быстро, как будто орудует кнутом, – подобного Джайлс не видел никогда. Повторяет знаки, чтобы они отпечатались в воздухе, точно огненные штрихи в небе на четвертое июля.
Он пытается отвести взгляд, но Элиза шагает в сторону, не давая ему уклониться; ее знаки как выпады, как рука, трясущая твой лацкан.
– Нет, – говорит он. – Мы не сделаем этого.
Знаки. Знаки.
– Потому что это нарушение закона! Вот почему! Мы, вероятно, нарушаем его, даже разговаривая об этом!
Знаки. Знаки.
– Ну и что с того, что оно одиноко? Мы все одиноки! – это правда, слишком жестокая, чтобы ее можно было произносить вслух.
Джайлс устремляется влево, Элиза преграждает ему дорогу, их плечи сталкиваются. Столкновение потрясает его до самых зубов, он спотыкается и вынужден опереться на дверь, чтобы не упасть.
Это, без вопросов, худший момент из тех, которые они пережили вместе, сравнимый с пощечиной. Его сердце колотится, лицо горит, откровенно что-то не то с его париком. Джайлс ощупывает череп, хочет убедиться, все ли в порядке, и от этого краснеет еще сильнее.
Неожиданно он ощущает, что едва не плачет. Как все пошло не туда так быстро?
Он слышит, как тяжело дышит она, и понимает, что сам пыхтит ничуть не тише. Смотреть на Элизу Джайлс не хочет, но он смотрит.
Она плачет, но все же показывает, и он, не в силах отвернуться, читает ее знаки.
– Это самое одинокое существо, которое я когда-либо видел, – он стонет. – Видишь? Ты сама это сказала: существо. Аномалия.
Ее знаки – удары ножом и кулаком. Он кровоточит и покрывается синяками.
– Что я такое? Тоже аномалия? О, пожалуйста, Элиза! Никто такого не говорит! Ужасно извиняюсь, но мне правда надо идти.
Следует очередная порция знаков – «ему все равно, что я не могу разговаривать», – только Джайлс отказывается повторять их вслух. Его трясущаяся ладонь находит ручку, дверь открывается, и холодный ветер замораживает одинокую слезу в уголке каждого глаза.
Он шагает в продуваемый сквозняками коридор, ловит обрывок другой фразы – «либо я освобожу его, либо дам ему умереть», – но напоминает себе, что где-то в городе есть здание, в здании книга, куда записаны все назначения, и в этой книге есть его имя. Никаких фантазий, голые факты.
Он делает шаг, но затем останавливается и ухитряется произнести, громко и почти уверенно:
– Это даже не человек!
Слова старика, молящего небеса о том, чтобы остаток дней его прошел мирно. Только вот он не успевает повернуться и удрать в сторону пожарной лестницы, в последний момент ловит еще несколько ее знаков, и эти знаки прожигают сквозь плащ, свитер, рубашку, через мускулы и кости достаточно глубоко, чтобы слова болели, точно свежая рана, терзали его весь путь до «Кляйн&Саундерс», где они начали зудящее превращение в шрамы, которые ему придется читать до конца жизни: «КАК И МЫ».
17Из Вашингтона приходит ответ: Образец должен быть усыплен, разрублен на куски, словно бычья туша, и развезен по лабораториям всей страны в виде набора образцов. У Хоффстетлера есть неделя на то, чтобы завершить свои исследования.
Стрикланд откидывается на спинку кресла в офисе и пытается улыбнуться.
Миссия почти закончена, новая, лучшая жизнь вот-вот начнется, нужно использовать эту неделю, чтобы расслабиться, найти хобби, вернуться в то состояние, в котором он был до Амазонки, может быть, даже посетить доктора, о чем зудит Лэйни, показать ему пальцы.
Он обдумывает идею. Смотрит на пальцы.
Они напоминают ему о гнили джунглей, так что лучше подержать их под бинтами еще какое-то время.
Так что он отправляется домой рано.
Вот будет сюрприз для Тимми и Тэмми, когда они обнаружат отца, когда вернутся. Странно то, что Лэйни нет на месте.
Он сидит перед ТВ и ждет; нечто противоположное тому, что он планировал. Просто ждет и хрустит обезболивающим. В чем смысл? Он мог находиться и на работе.
Позже она появляется, но к этому моменту Стрикланд не понимает, что есть что. Таблетки размазывают детали до тех пор, пока те не становятся неразличимыми, словно визгливые приказы генерала Хойта: хххх хх ххххх.
Он не видит пакета с покупками в руках Лэйни, и ее платье не кажется знакомым. Она откровенно пугается, увидев его, потом смеется и говорит, что ей придется сходить в магазин завтра, поскольку она забыла блокнот.
Наблюдение – вот чем занят Стрикланд.
Он может сказать, кто из ученых в лаборатории левша и какого цвета носки были на Флеминге в прошлую среду. Лэйни говорит слишком много, и он знает, что это любимая стратегия любого лжеца. Он думает об Элизе Эспозито, ее мягком молчании, о том, что она никогда бы не соврала ему, у нее нет для этого ни силы, ни склонности.
Лэйни что-то прячет. Измену? Он надеется, что нет.
Ради нее самой и ради него, поскольку кое-что неприятное может случиться с ним, юридически говоря, после того как он разберется с прелюбодеями.
Он подавляет эмоции целую ночь.
Следующим утром, после того как дети отправляются на автобусе в школу, он целует Лэйни на прощание, нагибаясь над доской для глажки. Отъезжает в «Тандерберде» совсем недалеко, паркуется под огромным деревом – не та маскировка, которой он хотел, ветки лишены листьев.
Но что поделать. Он съел на завтрак четыре таблетки, иначе совсем никак.
Необходимо держать наблюдательность на уровне.
Стрикланд заглушает мотор и молча молится, чтобы Лэйни не вышла сейчас из дома. Это их брак, это их жизнь. Просто останься дома, вымой кухню, распакуй коробки. Что угодно.
Через пятнадцать минут она появляется в поле его зрения, одета совсем не для дома. Он чувствует укол стыда: когда-то он обещал, что его жене никогда не придется пользоваться общественным транспортом. Он изгоняет стыд из разума хитрым маневром – они оба обещали разные вещи, разве не так?
Ведь это он в конечном итоге натянул обручальное кольцо на палец, несмотря на то что тот начал после этого раздуваться.
Он сражается с «Тандербердом» целую минуту, пока тот заводится, затем медленно катится за женой. Жует губу, пока она ждет автобуса, а затем неспешно едет за ним. Автобус высаживает людей у продовольственного магазина, но Лэйни среди них нет.
Стрикланд напоминает себе, что хорошая слежка требует открытого разума – может быть, ей просто не нравятся здешние цены?
Когда позади остается большой торговый центр, а
