Иными словами, защита была провалена. «Надо было ставить опыты на себе, – мелькнула озлобленная мысль, – вот бы я им показал!» Увы, эта мысль пришла слишком поздно; теперь Нифонт оставался один на один со своим позором.
Горечь поражения жгла настолько невыносимо, что чародей отправился в кабак. Спиртное он всю жизнь презирал, но сейчас ему было просто необходимо заглушить бурю эмоций. К сожалению, поход себя не оправдал – алкоголю никак не удавалось замутить разум Нифонта. Не то сказались годы чародейской практики – ему доводилось слышать, что на чудотворцев спирт действует слабее, – не то обостренная упражнениями память не желала сдаваться, не то сыграла роль совокупность этих факторов. Как бы то ни было, Шривастава пил не пьянея и трясся мелкой дрожью от ненависти к этим карьеристам, не видящим дальше своего носа.
«Будь эти ублюдки хоть немного поумнее, – размышлял он, – наверняка кто-нибудь из них в ближайшую пару месяцев попытался бы повторить мои разработки и выдать за свои… Но подонки слишком горды и спесивы: во-первых, ни за что не пойдут по чужим стопам, ниже их достоинства нагибаться и что-то подбирать с земли; а во-вторых, кто-нибудь наверняка вспомнит, что не так давно некий соискатель Шривастава представлял очень похожие выкладки, и они сами его осмеяли… Нет, на такой позор ослы не осмелятся пойти, это уж точно. „Репутация“ дороже».
От прокручивания по новой все тех же озлобленных дум его оторвали нарастающие неподалеку шум и грохот. Чародей поднял взгляд. Ага, все ясно: на его глазах начиналась самая настоящая кабацкая драка, бессмысленная и беспощадная. Толпа явно успевших заложить за ворот мужиков наседала на одного жилистого типа. Толком разглядеть его Нифонт не смог, но, похоже, парень был трезв как стеклышко. Тем, видимо, и не угодил местным завсегдатаям.
Вообще-то, если желаешь сохранять ясную голову, заглядывать в кабак – и впрямь не самая разумная идея, но…
– Что, не уважаешь? Не уважаешь нас, падла?! – рыкнул один из мужиков.
Глаза Нифонта сузились, взгляд, еще недавно слегка затуманенный выпитым, стал холодным и оценивающим. «Не уважаешь нас» – не к этому ли, в сущности, сводился его конфликт с профессурой? Не того ли же самого они требовали от него – да что там, от всех окружающих? В том, что между светилами чародейской мысли и кабацкой рванью обнаружилась такая точка пересечения, виделась некая мрачная ирония. И там, и там – толпа травит одиночку, наседая грубой силой. Но за что их, скажите, в таком случае уважать? Только за силу? А покупается ли уважение одной лишь силой? Или ею оплачиваются лишь иные вещи: страх, ужас… ненависть?
Скажите, чего вы достигли, чтобы требовать к себе почтения? Что отличает вас от пьяной толпы?
Цепочка размышлений промелькнула в мгновение ока. Нифонт прикрыл глаза, вздохнул, очищая разум, вынырнул из нестойкого облака дурманных паров и вместо того погрузился. Отрекшись от искуса зеленого змия, близкой родни ветхозаветной твари, о которой любили толковать республиканцы, он окунулся в кровь Квасира, которая стала заветным медом поэзии.
Открыв глаза, чародей встал на ноги и потребовал усиленным чарами голосом:
– Прекратить.
Единственное слово, сказанное ледяным тоном, волной прибоя прокатилось по помещению, заметалось в углах, порождая странное, противоестественное эхо. Даже до затуманенных хмелем мозгов дошло, что что-то тут не так – а уж когда они обернулись… Шривастава был облачен в простую черную мантию – фасон, который в империи носили только чародеи. А чародеи пользовались в стране непререкаемым авторитетом. У чудотворца куда больше прав, чем у простого смертного, и главное – куда больше возможностей. По сути, в Костуаре чародеи олицетворяли собою саму власть, как некогда аристократия. Но в отличие от дворян прошлого, среди которых попадались люди сугубо штатские, чародеи опасны всегда. Даже у последнего кабинетного теоретика, если припереть его к стенке, найдется в запасе какой-нибудь неприятный фокус. Иными словами, история империи приучила своих подданных: нужно быть сумасшедшим или отчаянным, чтобы бросать колдуну вызов – если, конечно, у тебя нет весомого козыря в рукаве.
У буянов такого козыря явно не было.
– Это, вашество… – неуверенно заговорил самый крупный из них. – Вы того, не серчайте. Сами рассудите: какой-то чужак, без роду и племени, пришел тут, вынюхивает что-то…
– Да ч-чего ты распинаешься, Прокоп! – возмутился кто-то, судя по голосу, куда более пьяный. – М-молод он для волшебника, н-не видишь, шо ли? Да и ч-чего волшебнику д-делать… здесь, а? Может, они з-заодно?
Мысль вызвала среди пьяниц некоторый ажиотаж, послышался нарастающий ропот.
Это начинало надоедать. Нифонт видел только один приемлемый выход из положения. Нужная комбинация образов сложилась в уме легко и быстро. Неуловимый жест рукой – и буяны принялись рушиться на пол. Кто падал ничком, кто кренился вбок.
– В-вашество, – подскочил к нему явственно побледневший кабатчик, с перепугу копируя обращение первого из мужиков. – Надеюсь, вы их не…
– Я их просто усыпил, – отрезал чародей. – Пусть полежат, поостынут, а потом на трезвую голову подумают над своим поведением. Неужели ты думаешь, что я стал бы убивать за такую малость?
Кабатчик с облегчением выдохнул и торопливо замотал головой: ну что вы, ваше чародейство, как только могли подумать!
– Сейчас заплачу тебе за выпитое и… – продолжил Нифонт.
– Погоди, парень.
К ним подошел спасенный от погромщиков «чужак» – его единственного Нифонт не стал усыплять. Теперь он наконец смог разглядеть неизвестного как следует. Похоже, и впрямь не местный – в империи редко бреют голову налысо, оставляя череп безукоризненно гладким. В сочетании с носом, похожим на клюв хищной птицы, это производило довольно
