Два других хранилища до сего дня считались сгинувшими где-то в океанских пучинах. Но вот появляется Сухостоев и заявляет, будто ему известно, где находится еще одно…
– Понимаю ваше удивление, – тонко улыбнулся Соломон Иосифович, глядя на ошарашенно глотающего воздух Макса. – Да, мы давно его нашли – просто не стали кричать об этом на каждом углу. Наоборот – выстроили вокруг базу, замаскировали чарами, чтоб никто не нашел. В тишине, знаете ли, оно как-то спокойнее… Так что скажете, гражданин Аневич-Эндриксон? Вы согласны?
Согласен ли он?! За сокровища сгинувшего народа?! За возможность прикоснуться к уникальной технике, какой нет даже у гремлинов?! Разумеется, согласен! Однако подозрительность, которую жадность так и не сумела задушить окончательно, все же подняла голову, и вместо ответа Макс спросил:
– И вы согласны расстаться с такой ценной вещью? Как-то это странно.
– Вы не учитываете одно обстоятельство: мы не в силах попасть внутрь. – Сухостоев вновь улыбнулся. – Магия тоже бессильна – там каким-то хитрым способом заблокированы все виды телепортации, мы проверяли. Так что если кто-то и способен открыть эту древнюю головоломку, так это вы. А там… отчего бы не поделиться с нами, скажем, скромными тридцатью процентами?
Предложение действительно было щедрое – Костуар на правах первооткрывателя имел полное право затребовать половину, а то и больше. Тем не менее неслыханная щедрость лишь обострила подозрительность ученого, и он задал следующий вопрос:
– А откуда мне знать, что схрон настоящий? Может быть, вы блефуете?
Соломон Иосифович явно ожидал этого вопроса. Он извлек из кармана небольшой голографический проектор в форме куба и протянул Максу. Изобретатель не стал тянуть, включил прибор и начал внимательно изучать материалы. В свое время он прочитал о Технарях все, что сумел найти в открытом доступе, и потому имел возможность сравнивать.
На изображениях был один и тот же пейзаж – бескрайняя выгоревшая степь, залитая бледным светом двух лун. Посреди нее – одинокая красноватая скала, а в скале – дверь. Макс прищурился. Разумеется, с помощью современных технологий ничего не стоит вырезать изображение двери первого схрона и вставить в другой пейзаж. Однако внимательный осмотр давал понять, что двери вовсе не являются точными копиями. Обе были массивными плитами из темно-синего металла с едва заметным сиреневым отливом. Тем не менее Макс быстро обнаружил множество мелких отличий. Вторая дверь казалась несколько массивнее, пропорции трапеции отличались. Другим был и выгравированный на вратах орнамент, хотя сам стиль, в котором выполнена гравировка, казался тем же.
Изображений на проекторе было много, они демонстрировали находку с разных ракурсов и в различном увеличении. Присутствовали и трехмерные модели. Ранние кадры сменялись более поздними, вокруг выросли стены и появилась охрана. Подробность данных и отсутствие нестыковок настойчиво убеждали в подлинности снимков. Призывали благоговеть и трепетать. К подобным проявлениям эмоций Макс не был склонен, но легкую нервную дрожь все-таки ощутил. Можно, конечно, еще немного потянуть время, попросить оставить проектор и провести полную, качественную проверку на подлинность и следы обработки… Но интуиция буквально надрывалась: «Не тяни! Сам видишь, что схрон подлинный! Когда еще представится такой шанс?!»
Макс отключил проектор и вздохнул. Кажется, в этой партии имперцы начисто его переиграли. Сухостоев выжидающе смотрел на него с отстраненной полуулыбкой, но молчал, не торопил. Видимо, заранее знал, чем все закончится.
– Что ж, вы меня убедили, – произнес ученый. – Я согласен.
Республиканец и имперец скрепили историческую сделку рукопожатием.
Один, столичная планета империи Костуар.
Город Дин-Дугар, столица
Двадцать шестое ноября 2278 года по земному летосчислению
Серебристая капель вечности неумолимо точит гранитную глыбу рассудка. Капля за каплей, непостижимо медленно, но неуклонно. Не разрушает, но изменяет – шлифует, сглаживает. Стираются углы, срастаются грани. Глыба остается на месте, но теряет исходный облик, покуда не станет чем-то совершенно иным. И кто знает, как свидетели назовут результат? Просветлением? Безумием?
С каждым годом император Костуара Андрей Первый погружался все глубже и глубже. Жизнь в ущербном теле поддерживали лишь сложнейшие чары, скрепленные железной волей и могучим разумом венценосного колдуна. Давно лишившись глаз, Андрей перестал видеть в привычном смысле – вместо отраженного света он воспринимал течения магии и яркие ореолы аур. Слова он скорее обонял, чем слышал; впрочем, едва ли хоть в одном человеческом наречии найдется подходящее слово для этого странного чувства.
С каждым годом император все больше удалялся от плотского, обыденного мира. Это пока не мешало успешному правлению и даже способствовало ему – отсюда, из глубин, было куда легче оперировать глобальными связями, просчитывать дальние последствия и изучать хитроумные узоры судьбы. Однако более простые, заурядные вещи давно оказались за пределами его понимания и даже мало-мальского интереса. Андрей предвидел, что однажды уйдет столь далеко, что утратит последние связи с материальным миром. Нескоро – через десятилетия или даже века. К этому времени император планировал подготовить себе преемника. Уже сейчас у него на примете было несколько кандидатур, и в ближайшие годы он собирался отдать предпочтение тому из них, кто лучше всех себя покажет.
Обычная же смерть Андрею не грозила. На этом свете его держали вовсе не бренные кости. Император давным-давно соединил себя с городом, стал плотью от плоти его и кровью от крови. Могучий дух чародея растворился в брусчатке дорог, стенах домов и камне врезанных в горы зданий, витал по улицам и площадям, струился вместе с соком по древесным стволам в Саду Иллюзий. Император был жив, покуда стоял Дин-Дугар, а Дин-Дугар не мог пасть, пока его охраняла от бедствий незримая длань государя.
Андрей был везде и всюду, он слышал голоса людей, обсуждающих свои горести и радости, и внимал творимым в столице чарам. Он знал все, что происходит в городе, и поток знаний замедлял погружение, не позволяя забыть о мире смертных слишком скоро. Когда же это бремя окажется непосильным, он отдаст трон преемнику и уйдет туда, где живут чужие сновидения и забытые песни, чтобы познать тайны, которыми доселе не владел ни один человек…
Но сейчас было не время об этом думать. Пора приступить к делам. Государь повелительно шевельнул металлической дланью, заставляя двери тронного зала открыться. Он почти видел это – за долгие годы
