– Можно спросить, к примеру, сколько стоит такое счастье?
– Почему нельзя? Мы же с вами не сорились. Только сядьте, шоб не упасть. Одна тысяча девятьсот рублей денег, и ви уходите отсюда с этим чемоданом.
– Однако! За такую цену чемодан должен быть из настоящего золота!
– А шо ви хотите? Вещь почти новая, прослужит всю жизнь. Дешевле нельзя.
– Я не торгуюсь! Я рыдаю!
В кармане шуршит пакаван[47] четвертных, требует его растрепать, но борюсь с искушением. Аппарат для профи, коим я не являюсь. Но коварный продавец продолжает давить:
– Юноша, мой вам совет – не исполняйте хор больных и бедных, я вижу клиента. Берите сейчас. Потом будете грызть ногти на ногах, что упустили.
– Ой! Только не надо меня уговаривать, я уже и так согласен.
На глазах изумленной Риты… Человек носит в кармане стоимость автомобиля!.. Достаю деньги и отдаю почти всю пачку.
Пришлось нести тяжеленный чемодан на почту, упаковывать в ящик и отправлять авиапочтой домой.
Весь следующий день посвятил прогулке по Туапсе и посещению магазина «Альбатрос». В наш питерский еще попаду, а ассортимент сравнить хочется.
Разница между обычным магазином и «Альбатросом» огромная. Западные сигареты лежали за пятнадцать – двадцать копеек за пачку, голландский джин по два рубля за бутылку, пиво в жестяных банках по тридцать пять копеек. Так! Резко ушел! На это буду тратить, если ничего другого не куплю.
Ага, не куплю… Колготки западные по рублю. Самых шикарных фасонов. Они были второй вещью, которую женщины просили меня привезти из загранкомандировки. Первой были не джинсы, нет. Бюстгальтеры! Я одним взглядом определяю размеры бюста любой женщины в западных мерках. Они еще прикидывают, а я точно говорю размер. Накаркал! Вот знакомые по Венгрии темно-красные коробочки, на которых белой линией нарисована маленькая девочка, одевшая мамин бюстгальтер на попку. Два рубля! Так уходим, уходим…
Стоп! Что такое? Висит, и никто не рвется купить! Темно-синяя куртка, капюшон, обшитый белым мехом, алая подкладка, карманы на молниях… Настоящая аляска! Легендарная куртка, таких в поселке две и еще три в райцентре. Цена всего 14 рублей! Что?! Не понял! Кожаный пиджак? Черный? А! Это такой очень темно-темно синий… Сколько стоит? Шестнадцать? Беру и то, и то! Тут что? Джинсовый костюм? Нет? Понял, не разбираюсь. Джинсы голубые, а не черные. Дешевка, рабочая одежда для работы в саду. ГДР, фирма ЮМО, «Юношеская Мода». Почем? Двенадцать рублей? Только за брюки? Ага! Брюки, жилет и куртка.
Если взять еще ковбойку и синтетическую рубашку черного цвета, то на сдачу с двух книжек можно купить пакет с парусником. Нет! Хватает на два! Именно купить, целлофановые пакеты у нас просто так не дают.
Еще день внимательно и вдумчиво читал тетрадку. Не обманывают соседи. С ними можно иметь дело. Хотя альтернативы все едино нет.
В Москву улетел в понедельник. Остаток командировки посвящу славному городу Калинину, обещал же помочь хорошему человеку.
2–4.10.72
«Золотой колос» вновь приютил меня. Койку никто не занял, она же оплачена. Где был, почему не ночевал, тоже не спросили, никому это не интересно.
В тот же день посетил автомагазин и купил «Набор для замены колеса», брезентовую сумку с гидравлическим домкратом, рукоятью к нему и баллонный ключ. Добавил к ним монтировку, пару больших отверток и рабочие рукавицы.
На следующий день в шесть утра я был на Ленинградском вокзале, а через три часа в Калинине. Раньше бывал здесь по работе в перестройку, в самый разгар демонстраций за возвращение исторического имени Тверь. Запомнился лозунг: «У города должна быть не только фамилия, но и имя». Кстати, согласен. Имени города больше восьми веков, а всесоюзного старосту давно никто не вспоминает.
Сразу по прибытии началось с нерадостного предзнаменования. По платформе цепью стояли «кирпичи», солдаты внутренних войск. Их так прозвали за цвет погон. Они не давали толпе пройти на другую сторону, где сейчас грузили в поезд этап.
Там было все по-взрослому. Почти бегом загоняемые в вагон заключенные, рвущиеся с поводка и захлебывающиеся лаем собаки, сидящие на корточках зеки, ожидающие своей очереди.
Из оцепления прибывшим пассажирам кричали: «Проходите! Быстро! Выход направо!»
Нам они ничего сделать не могли, не имели права, потому среди толпы образовывались островки из заплаканных женщин, смотрящих на погрузку. Две из них держали на руках детей. Не грудных, лет по пять-шесть. Почти у выхода стоял бывший сиделец, тощий, с наколками перстней на пальцах, и тоже с тоской разглядывающий этап. Выкриков не было, наблюдатели боялись, что за беспорядок конвой в пути отыграется на этапируемых.
На вокзальной площади меня остановил милиционер – проверить документы. Ничего такого, профилактика. Сравнил фотографию, посмотрел южную прописку, спросил:
– Надолго к нам?
– Как получится. Если на вагоноремонтный примут, то до лета.
– Ты на работу устраиваешься, что ли?
– Ага. Слесарь я. Инструментальщик. Разряд третий. У нас сезон кончился, отдыхающих нет. Нет людей, нет работы. Клади зубы на полку, заработка тоже нет.
– Это да!
– Пока не устроюсь, где можно пару ночей перекантоваться? Желательно чтобы не слишком дорого.
– Рубль в день нормально?
– Вполне.
– Иди в гостиничку. Вон она, видишь? Спроси Екатерину Петровну, скажи – Серега прислал. Только чтоб без безобразий.
– Да я не пью. Сердечник. Даже в армию не взяли. Написали «Годен к нестроевой во время войны», теперь ни в один приличный техникум не берут.
Мужик с сочувствием посмотрел на меня. В эти времена косить от армии было не модно и таких, как я, жалели. Отходил, еле подавляя дрожь. Паспорт проверяли уже много раз, но на спине, под одеждой, за пояс был заткнут револьвер. Пришлось взять из наследства, дяди Петин я же сбросил в санатории. На пряжку Кима никто внимания не обращает, наган под тремя слоями одежды вроде не виден, но боязно,
