– Хмм, – говорю, к народу на улицам присматриваясь. – Тогда очень боялись войны. В одиночку бы не потянули. Да и сами посудите – красиво у вас.
Фыркает есаул.
– Это, – заявил, – есть. Чай, на Руси живем. Сами посудите: нет в путях наших ничего нового. Монархия наследственная на престоле; меритократия на местах; европейский, прости Господи, социализм в экономике да вера в сердцах – сколько раз видано! Одна только разница есть – мы делаем все это красиво. Потому и Империя!
– Тоша не так уж не прав насчет темпов, – задумчиво сообщила ничуть не увядшая под суровым взглядом есаула Мариетта. – Откуда, думаете, в наших краях весь этот… антураж реконструкторский? Свыкнуться с условиями пытаемся. Себя убеждаем – игра это. Психологи говорят: компенсация.
Фаэтон остановился у конторы товарищества «Купец Калашников и партнеры». В издевательском названии мне почудилась знакомая рука – та, что свой кабинет подписала «Мой!».
– Вас точно не подождать? Если вот этот, – есаул нахмурился, – ваш торговый представитель, с ним каши не сварите.
– Благодарю, не стоит. Дела-заботы, знаете ли… Встретимся на базе или к вечеру подъеду к вам, как договаривались, – пресловутое приглашение от Мариетты не замедлило последовать по пути – и, заметьте, никакого ухвата.
Дождавшись, чтобы фаэтон скрылся за углом, двинулся вперед.
Страх? Отличная штука, вот только на него нет времени.
Подергал входную дверь – закрыто. Нырнул в просвет между домами и вскоре оказался у задней двери.
Игольник – на изготовку. Скрытый за косяком ридер тихонько пискнул, опознавая поднесенный к нему купеческий значок.
Просканировал дверь: очень тихо, очень спокойно – не хотелось нарваться на мину-сюрприз. Перекрестился мысленно да внутрь вломился.
Пронесло. Никаких мин. И силовой вход тоже лишним оказался. Нет врагов!
А есть обшитая светлой вагонкой комната – смола застывает на стыках досок – и полосы света сквозь жалюзи, натужно гудящий вентилятор местного производства в уголке и рабочий стол. Под потолком лениво кружились мухи.
На столе валялось тело в рубашке цвета хаки с короткими рукавами и таких же шортах. Задом оно опиралось на стул, уронив голову в светлой панаме на сложенные на столешнице руки.
Тело храпело.
Убрал игольник в кобуру. Прикрыл за собой жалобно застонавшую дверь – жестко я с ней обошелся, да.
Подошел к столу, двумя пальцами кувшин подхватил. Понюхал. Ну и шмурдяк, Господи помилуй!
Выплеснул содержимое в грязный фаянсовый умывальник у стены. Налил из крана водички.
Проследовал к телу – и с чувством, толком, расстановкой полил из кувшина.
– А? Ч-чо?
– Ротмистр Апельсинов, смирна-а! – рявкнул зло. – Что за бардак на вверенном объекте?
Апельсинов – сухощавый, лет сорока, тоской в глазах более смахивающий на кабана на бойне, нежели на сотрудника достойного ведомства в конторе, – заморгал недоуменно.
– Д-дай… Бодун, – нескладно, но вполне понятно взмолился он.
Дал, почему нет? Отхлебнул Апельсинов. Глаза в ужасе вылупил.
– А джин? Где? – с ужасом сказал.
– На своем месте. В канализации, – выплюнул я.
Страх? Исчез: вскипел да испарился. Одно озверение осталось.
– Что, – спрашиваю нежно-нежно, – за бордель, ротмистр? В ближайшем будущем, полагаю, бывший ротмистр? В городе чэ-пэ, Владимир каналы связи обрывает, а военное положение вводит кто бы вы думали? Не резидент, мальчишка зеленый, только с парохода! Мне что, туды-растуды, резидентуру принимать?
– Принимай, – отвечает. – Только спать не мешай.
Захлебнулся я. Онемел. В жизни такого не видел. Ну да, тут край света, тут всякое возможно, но разгильдяев в службе нет.
«Правда?» – смеется кто-то издевательски на краю сознания.
– А что, – спрашивает тем временем Апельсинов, – совсем плохо?
– Совсем, – говорю.
– Тогда точно принимай, – вздыхает. – Нет меня. Не потяну. Тень осталась. Запил. Коды к терминалу сейчас продиктую. Ох, выцарапывал я его… А ведь всего-навсего комп из столовки ковчега, сто лет в обед.
– Почему? – понять пытаюсь. – Что с вами произошло, господин ротмистр?
– Ты про тринадцатый отдел слышал? Богадельню? – вопросом на вопрос отвечает.
– Служил, – кривлюсь.
– Тут – хуже. Там хоть делом занят, а тут делать нечего, вот и думаешь, думаешь… Никакого спасу нет. Знаешь, жил такой Феликс Дзержинский. У большевиков сразу после краха Первой Империи за нашего Старика.
– Ну?
Я плохо понимал, при чем тут древняя история.
– Может, он и гад был, не знаю, но умный. И остроумный. Сказал когда-то: у настоящего чекиста, беса по-нашему, должны быть горячее сердце, холодная голова и чистые руки. Смешно! Мы – те, кто Иуд кует и сам предает с холодным сердцем. Кто не жалеет ради идеи самих себя, кто убивает… Откуда всему этому взяться? Шутник великий! Грустный, правда… Не бывать государству без бесов-то. Сдохнет держава.
Язык Апельсинова заплетался. Но он сумел передать свою боль мне.
…Через час я вышел из конторы через переднюю дверь – злой, заметьте, как черт. Апельсинов продолжил сиесту – толку от него все равно не было.
Бывший столовский компьютер работал исправно, хоть и с заминками. Передо мной открылась вся история падения моего номинального командира.
Поначалу дела шли неплохо. Энциклопедия подлости вербовавших и завербованных внушала уважение. Да и терминал удалось выбить, а это, уже понял, явление по местным меркам беспрецедентное.
Потом, один за другим, агенты начали исчезать. Кто-то перебегал. Кто-то умудрялся избавиться от компромата. Вдумайтесь, дать человечку спрыгнуть с крючка! Некоторые переставали брать взятки.
В итоге от всей агентуры на территории Пятерки корпораций осталось одно имя. Я запомнил его.
Полистал отчеты.
Есаул достаточно верно описал местную международную обстановку. Разве что жестковато – соседушки-иноземцы тормозили по-черному, но своего не упускали, строились потихоньку.
Корпораты – иное дело. Новоспасск, как-никак, являлся единственным удобным для наблюдения за ними населенным пунктом на планете. И пусть с каждым годом отчеты становились все более формальными, общую картину уловить удалось.
Те заперлись в нескольких
