Главное Алаис поняла, пробегая взглядом по лицам мужчин.
У них у всех оказались одинаковые глаза. Разных оттенков синего, но в то же время… как море.
Оно ведь всегда одно и везде разное. Оттенок моря на мелководье и в глубине, пронизанный солнцем и отягощенный нависшими тучами, цвет течения и прибоя, окраска подводных камней и песчаного дня…
Это все море.
Оно одно, оно ласково окутывает плечи мира синим шелком, но какое же оно разное…
У юнги глаза были бледно-голубые, у боцмана иссиня-сизые, но море плескалось и пело в них совершенно одинаково. И полетела, сверкая в воздухе, золотая монетка.
– Говорят, тут певец хороший появился? А спой нам о море, мальчик?
Говорил только полноватый, остальные молчали. Алаис подумала минуту, и пальцы уверенно легли на струны.
– Прощайте, скалистые горы…
Песня на стихи Букина пришлась ко двору. Только «Рыбачий» Алаис поменяла на «наш остров». За этой песней последовала вторая – уже Юрия Антонова.
– Море, море – мир бездонный…
И видя, что мужчины задумались о чем-то своем, ударила по струнам в любимой, залихватской, почти народной:
– Шаланды, полные кефали…
Песни пришлось повторять еще по нескольку раз. И любимую «про пиво». И про любовь, и…
Когда у Алаис уже руки устали играть, она отставила гаролу в угол и припала к кружке с горячим молоком, заботливо принесенной хозяином. В трактире опять оживились, заговорили, спеша урвать момент. Потом-то говорить не захочется, только слушать. А маританцы, все это время внимательно слушавшие песни, переглянулись, и светловолосый махнул рукой, подзывая Алаис:
– Присядь с нами, певец?
Алаис подумала и согласилась. Уселась за стол, осушила одним глотком остаток молока, улыбнулась.
– Отработал я вашу монету, господа?
– С лихвой отработал, – усмехнулся светловолосый. – Хорошие у тебя песни.
– Не мои. Батины.
– А он…
– Нет его.
И Алаис не лгала. Многих из авторов уже давно нет в живых. А песни остались, они живут, проходят сквозь века, они сами как море.
– У него ты остался.
Алаис пожала плечами.
– Я остался. А у меня никого не осталось.
– А песни? – вступил юнга.
Алаис пожала плечами еще раз.
– Это не они у меня, а я у них.
Светловолосый хлопнул ее по плечу.
– Понимаешь… меня Карн зовут. Карн Роал.
– Дорт Ларин, – представился «боцман».
– Шен Реваль, – толстяк.
– Тин Тавель, – юнга.
– Алекс Тан, – без зазрения совести представилась Алаис. А что? Легко запомнить, и отозваться несложно. Хоть на Алекса, хоть на Тана. То есть Таню.
– А батя твой?
– Наполеон Бонапарт. – Алаис озорно улыбнулась. – Думаю, род он сам себе выбрал, так-то попроще прозывался. Но нам, певцам, без красивого имени нельзя.
– А что ж ты Наполеоном не прозвался? – мужчины не насмешничали, просто поддерживали разговор. Алаис развела руками.
– Рано мне еще. Я пока маленький, глупенький…
– Зато поешь хорошо…
– Говорят, на Маритани тоже песни красивые?
– Совсем другие, – ответил после нескольких секунд размышления Реваль. – Мы поем о том, что было. О героях, о богах, о королях…
Алаис еще бы покрутила разговор и так и этак, но народ начинал нервничать, господин Агилар уже сделал ей предупреждающий знак, мол, пора закругляться, и девушка решилась.
– Вы, часом, не на Маритани идете?
– Туда. А что? – нахмурился Карн.
– А место для пассажира не найдется ли?
– Мы обычно не берем чужих на корабли, – отозвался Реваль. – Корабль – это ведь не просто сбитые вместе куски дерева. Это душа, сердце, это часть тебя, или ты – часть его.
– Я понимаю. И не просил бы, если б нашел другой выход.
– Нет.
И так Карн это сказал, что стало ясно – обсуждению не подлежит.
Господин Агилар подал второй знак, и Алаис встала.
– Я настаивать не буду, если что – проезд и оплачу, и отработаю, лишним не стану. Сами не возьмете, так хоть корабль подскажите. Чтобы я в рабстве не оказался или где похуже?
И отправилась обратно.
Привычно уселась на углу стойки, взяла в руки гаролу, пробежала по струнам… и вдруг кольнуло что-то такое в сердце. Пусть ей ничего не обещали, пусть она почти ни на что не рассчитывала, но обида – чувство иррациональное.
Да пропадом вы пропади, твари! Носы дерете? Класс показываете?
«Мы чужих не берем…»
Видали мы таких… самураев недобитых! Гнев вскипел в душе черной волной, заполнил ее и выплеснулся наружу единственным возможным способом. Ничего, она найдет другой выход! А вы сейчас услышите…
– Когда-то воевали две страны. Был такой корабль «Варяг»… победил в бою с шестью кораблями противника…
Вспоминая историю, там ему еще канонерская лодка помогала, но здесь о таком не знают.
– В память о подвиге люди сложили песню. Для тех, кто участвовал в боях…
И под пальцами зарокотали, загремели струны…
– Наверх вы, товарищи, все по местам. Последний парад наступает…
Может, и не было однозначного мнения о бое в бухте Чемульпо. Историю всегда пишут победители. Но песни… песни пишутся душой и сердцем народа. И сохраняются народной памятью только те, которые не лгут.
– Лишь волны морские прославят в веках геройскую гибель «Варяга».
Под пальцами отзвучал последний аккорд.
Несколько минут в таверне стояла тишина. А потом случилось нечто странное.
Маританцы встали. Все четверо, как один человек, не сговариваясь. Блеснули извлеченные из ножен кинжалы, вскинутые в церемониальном жесте.
– Память и слава!
И Алаис почувствовала, что у нее слезы на глаза наворачиваются.
Проклятье, она, юрист, закаленный службой в администрации, пожизненный циник и стервозина, гадина и ехидна, она почувствовала, как по щеке сбежала одна крохотная слезинка. Или не одна?
Потому что герои таковыми и остаются. В любом мире.
– Слава и память! – отозвалась она.
И принялась перебирать струны в чем-то вполне нейтральном.
Маританцы опустились обратно за стол и заговорили о своем, уже не привлекая к себе внимания. Алаис играла, перебирая струны гаролы, что-то пела… ей было тоскливо и грустно.
О маританцах отзывались хорошо, она поверила и разочаровалась.
Вот когда, когда она поймет простую истину?
О людях надо думать плохо!
Тогда ты будешь ими только очаровываться. Что бы они ни сотворили, ты все равно будешь оценивать их в позитивную сторону. Например, украли? Вот и чудненько, что не убили, я-то худшего ожидала. Подставили? Хорошо, что не покалечили!
В администрации этот подход работал всегда, там такой серпентарий был… а тут вот расслабилась. Решила, что в другом мире порядочные люди водятся.
Зря.
* * *Вечер закончился, как и всегда. Подсчет монет, дружеский шлепок по плечу, стакан молока от господина Агилара.
– Я смотрю, ты с маританцами разговаривал?
– Интересно ж…
– Было б чего! Если останешься, так еще насмотришься, они тут гости частые.
Алаис безразлично пожала плечами.
Ходи они тут косяками, как селедка, ей все равно неинтересно. Раз чужим они не помогают, а она не маританец. Интересно, помогли бы они потомку Карнавонов?
Ирион их знает!
Рисковать она все равно не станет. Так вот ляпнешь чего не надо кому не стоит – и сама вляпаешься. Как говаривала бабушка, и сама пропадешь, и других подведешь.
Нет уж.
Обойдемся.
– Что бабка твоя не приходит?
– Дядька меня особо видеть не
