Каш склонил голову. Бобровцы – с восхищением в глазах – тоже. Они еще никогда не попадали под воздействие воли такого высокородного, потому на них Белохвост оказывал влияние, близкое к шоковому.
Это Ястреб посмеивался. Он и сам был обучен такому же. А наличие поколений властных предков помогало ему и с большей силой давить властностью, подчинять людей своей воле.
– Потому, дорогой мой Каш, сейчас поешь, выпьешь, а потом готовь письма во все окружающие города и в Лебедянь. Пусть все – немедленно – уводят людей и увозят все ценное за Хребет. А Лебедянь готовит новобранцев и собирает полки. Вестовые птицы есть?
– Еще три птицы живы, – кивнул Каш.
– Вот и отлично, – кивнул Белый.
– Только не послушает никто, – вздохнул Каш. – Ты же, князь, знаешь нас, пустошников, нашу упертость. Никто не покинет отчий дом. Будут защищать его до смерти.
– Их право, – кивнул Белый. – Но их дети при чем? Женщины?
– А кому мы нужны за хребтом? – усмехнулся Каш. – Думаешь, я не просил у правящего твоего Дома помощи? И где она? Где? Где полки Лебедя?
Белый встал. Лицо его побагровело. Ястреб тоже перестал ухмыляться. Нахмурился. Давнее отличие приморского и равнинного народа Лебедя обернулось расколом и фактическим обособлением одной части Дома от другой.
Ястреб и Белый переглянулись. Все, как говорил Дед, все, как они и обсуждали – про транспортную связанность и культурную общность. Беспокоил наследников не столько этот случай, сколько подобные же трещины по всей Империи. И малейшее потрясение приведет к расколам. Уже привело. Не только к расколу, а к открытой ненависти и вражде. Обособленность Змей обернулась войной на истребление. И это только начало. Части страны ничего, кроме Престола Императора, не связывало.
И если, что делать с десятками тысяч людоедов, Ястреб и Белый еще как-то себе, хотя бы умозрительно, но представляли, то вот что делать с расползающейся по швам Империей – не могли никак сообразить, никак не представляли себе необходимых действий и мер для спасения своего наследства.
– Рыба гниет с головы, – тряхнул головой Белый. – Идем за хребет! Там и разберемся, кто, что, зачем и почему? Каш, я, конечно, понимаю – отчий дом, ё-мое, то да се, но, горелая плесень! Таких домов мы выстроим тысячи! Городов десятки! С кем я буду строить? Кому? Для кого? Понимаешь? Города – камни и бревна! Людей спасать надо! Людей, Каш! Земли мы вернем, города возведем! Откуда люди возьмутся? Бабы нарожают? Так их съедят. От кого нарожают? От трясущейся над златом плесени? Мне ты нужен! Твои люди! Ваши жены! Ваши дети! Именно такие – упертые, гордые, независимые и стойкие! Идем со мной, Каш, наводить порядок в Моем Доме! В нашей с тобой Державе!
Бобровцы попадали на колени, их мечи зазвенели на полу у ног Белого. Они вручили свои жизни Белому.
Потому что для мечника Пустоши меч – это жизнь! Без меча он – мертвец. Но у пустошников меч – больше чем оружие. Это – символ. Пустошь бедна. Людей, не приносящих пользу городу, властителю, обществу не прокормить. А меч – не плуг, не инструмент пропитания. Мечника кормит вся община. И меч должен за это общине – должен защищать ее. Если мечник не имеет чести, не способен исполнить то, за что его кормили, одевали, обували, снаряжали всем народом, отрывая от детей, то меч обретает нового хозяина, а предыдущий идет на удобрения.
Пустоши севернее хребта бедны и опасны. Потому люди тут суровы. Часто безжалостны. И «предназначение» для пустошников – не пустой звук, а смысл жизни. Предназначение! Пустошник должен жить для чего-то. Для кого-то. Для семьи, для общества, для князя. Именно поэтому они всюду складывают общины, держатся друг друга. И поэтому верны, честны, стойки и преданны.
– Каш, время играет против нас, – поднял Каша на ноги Белый. – Мы тут сильно плюнули в харю Змеям. Да так им обидно стало, что они очень сильно захотели увидеть цвет наших кишок. Там пыль по всему горизонту. Нам надо до мокрого сезона не только успеть уйти через узилище Перевала, а и разобраться с происходящим там, на побережье, навести порядок в тылу, собрать силы, укрепить узилища и встретить врага на выгодных позициях во всеоружии и всеми наличными силами и средствами. Иначе нас всех растопчут. Или сметут в море. Оценил объем работы?
Каш кивнул, сглотнул, кашлянул, спросил:
– С чего начинать?
– Готовить людей и ценности к отправке. С утра выходим.
– Не успеем до утра, – мотает головой Каш.
Белый пожал плечами:
– Мы… выходим. Заберем с собой тех, кто пойдет. Дальше – на вашей совести и чести. Думай, Каш. И одень обратно цепь Достойного. Я ее тебе дал. Пренебрегать ею – пренебрегать мной, моим словом и правом. Умаление моего достоинства. Не смей!
– Виноват, князь! Исправлю! Дозволь идти!
– Поешь хоть! Так и крохи в рот не кинул! – крикнул Белый уже в спину Каша.
– После! Некогда! – крикнул в ответ Каш.
За ним откланялись и его люди.
– А мы? – спросил Прибыток.
– Вам нужны мои особые приказы? Или хороший пинок под зад, чтобы мысли в голове закрутились? А? – повернулся к нему Белый. – Или ты чего-то не расслышал? К Синеглазке сходи. А лучше – к Чуме! Я ей подскажу, что с твоими ушами сделать! Повторяю для особо тупых – завтра выходим. На рассвете. За это время поезд должен быть сформирован, повозки должны быть исправны, груз – упакован и закреплен, люди – отдохнувшие и сытые, здоровые и знающие порядок. А если бобровцы не знают, что им взять, а что бросить мерзости на съедение, надо помочь, растолковать. А если не будет доходить через уши – постучи в печень. Все понятно? Вперед! Мы уже опоздали! Слышали – впереди тоже враги! И – тьма!
– А враги среди «своих» – самое неприятное, что может быть, – добавил Ястреб, поднимаясь. – Все сделаем, командир, не беспокойся. На себя беру. А тебе самое время посетить нашего мага Жизни.
Белый уже готов был взорваться криком, подумав, что все эти люди лезут со своими носами любопытными в его личную жизнь, но не увидел ни одной усмешки на
