Маугли толкает, показывает, чтобы подсадил. Зажмуриваюсь, сжав зубы. Он не понимает, но я-то знаю, что ему точно край. Есть подленькая мыслишка: «И чё?». Мотаю головой. Нет!
Ищу другой выход. Осторожно осматриваю завал подвала-котельной. Глухо. Верхние этажи сложились сюда. Этот угол только и остался. Выход один. Через немцев.
Маугли показывает целый моноспектакль языком жестов. Вздыхаю. Ну, будем надеяться, что твой лимит везения ещё не исчерпан. Подсаживаю. Ящерицей парень выскальзывает наружу. Ни звука. Как раз и немец отвернулся – смотрит на взлетевшую ракету. Совсем больной этот немец! Как можно ночью смотреть на свет? Ты же засветил себе фотоэлементы! Ты на войне или как?
А ты везучий, Маугли! Так сойтись звёздам! Выталкиваю рацию, там её подхватывают тощие ручонки. Вытягиваю своё тело. Кручусь по приземлении сразу в двух плоскостях, встаю на ноги, в приседе.
Парень – везучий, а вот мой лимит сегодня давно кончился. Немец смотрит прямо на меня. Рот разинут, тащит из-за спины винтовку. Бросаю в него гранату. Был у меня уже подобный удачный опыт. В тот раз попал в лоб, в этот раз – в грудь. Немец хыкает, ствол винтовки гуляет. Я уже бегу к нему с ножом, занесённым для удара.
И тут он кричит. Клинок вонзается ему в рот, крик переходит в бульканье. Но поздно. Кожей ощущаю, как сжимается «окно вероятностей». Окровавленный нож зажимаю зубами, подхватываю собственную гранату, прыгаю на накат дзота, взвожу гранату, бросаю её в амбразуру, качусь с бока на бок по накату к выходу, бью ногами в лопатки выбежавшего из дзота немца.
Взрыв. Из открытой двери – дым, пыль, крик. На упавшего немца коршуном пикирует Маугли и начинает его кромсать «ритуальным» клинком, в немом крике разинув рот, сверкая безумными глазами. Автомат в руки, заливаю зев дзота очередью во весь магазин, не перезаряжая, закидываю автомат на спину, подхватываю впавшего в берсеркерство Маугли за талию, как тощую скатку шинели, на плечо его, рацию за лямки – на другое плечо и бегу прыжками, как кенгуру, к нашим.
Крики, пули, росчерки трассеров – ни на что не обращаю внимания. Через полосу провисших рядов колючки перепрыгиваю. Бегу, как десятиборец на полосе бега с препятствиями. Моля только об одном – не наступить на мину. Даже если в меня попадут – на адреналине – добегу. А оторвёт ногу – всем каюк!
Никогда я так не бегал. За десяток секунд бегом-прыжками из стороны в сторону легкоатлетической безумной кенгуру я перелетел через ничейную полосу. И, не сумев остановиться – дальше. Видя разинутые рты бойцов в ватниках и округлых касках – наши!
Я бы и не остановился. Меня сбили с ног. И стали пинать. Я не сопротивлялся. Кричал только:
– Рацию не разбейте!
Один из ударов был настолько удачен, что положил конец моим страданиям. Спасительное небытие забвения.
Подвал Лубянки. Шутка. Живой я, вот и радуюсь. А особисты – это правильно. Это привычно. Сидит за столом, сколоченным из грубых досок, при свете сплющенной гильзы – пишет. Я рассказал всё, как было. Мне скрывать нечего. И оправдываться я не намерен.
А меж тем вопросы пошли не по теме. Отвечаю, как есть:
– Я не знаю, почему меня включили в разведгруппу Киркина. Фамилию свою Киркин мне сам назвал, когда знакомились. Да, он сам меня отправил с рацией на выход к своим. Нет, он мне не доложил, зачем и почему? Да, места встречи не стало. Физически не стало – дом оказался полностью разрушен и в его обломках обустраивались миномётчики немцев. Да, я сам решил покинуть обусловленное место. Да, контакт с врагом был. Убил четверых, потом ещё – двоих. Нет, доказать не могу. Нет, вербовки не было. Нет, я боец штрафной роты. Отправьте запрос. Нет, я не указываю вам. Нет, я не агент и не предатель.
Опять бьют. Бывает. Но я опытный боец-рукопашник. Мог бы и всех их положить. Даже с завязанными за спиной руками. Но что мне это даст? Опыт свой применил в подставлении под удар ноги своей головы. Виском. Пошли вы!
* * *А потом – опять сорок пять! День сурка начался. Я долдоню своё, особист своё. Мы не находим общего языка, поэтому меня бьют. И правильно делают! Отбивное мясо, оно мягче. И бывает сговорчивее. Надеюсь, не в моём случае. Особист говорит, что не бывает железных людей. Рано или поздно все ломаются. А он, видимо, из тех, кому по кайфу ломать человеков. Будем поглядеть. Накрайняк сбегу «в себя». Пусть Кузьмин отдувается. Вот он обрадуется!
* * *Нос – сломан, глаза – заплыли. Зубы – шатаются. В голове – шум, как в раковине морского моллюска. Я уже не реагирую на голос особиста. Мне – фиолетово. Делай что хочешь, гэбня кровавая! Хоть родителей в школу вызывай. Мне уже начхать. Хочешь, покажу только что обретённую очередную степень самоконтроля? Я буду думать, пока вы меня пытаете. Не о вас, гоблины. О себе.
Почему такой провал? В чём причина? Возвращаясь в роту из госпиталя, я рассчитывал на эпичнейший нагиб немцев через коленно-локтевую позу. Я же супермен, ёпта! Экстрасекс! Одним махом семерых побивахом! Я думал – приду и пройду сквозь 6-ю армию, как раскалённая игла сквозь масло. А за мной – горы дымящихся трупов. И все враги умирают от моей нереальной крутости, потому что я – ну, вааще!
А что получилось? Где нагиб? Сам чуть не загнулся. И ещё, вполне вероятно – загнусь. Прямо в этом подвале. Всё своё «суперменское» тратил не на высшую математику – деления врагов на «ноль», а на возможность «унести ноги».
Почему? Почему не учуял Маугли в пустом подвале? Почему впал в апатию в самый ответственный момент? Почему вся эта экстрасенсорика отказала? Оказалась забита напрочь «белым шумом»?
Об этом надо основательно подумать. И посоветоваться бы с кем. С кем? Кому я могу хотя бы высказаться? Чтобы меня поняли? Никому. И некому. Ни рвотному ротному, ни хитромудрому Кельшу, ни даже Сталину. До меня ли ему? Ни жене. Поймёт ли она? Испугается ещё. Бояться меня будет. Даже Громозеки нет. Он бы выслушал. Без толку – ну что он посоветует? Моя ментальная проекция моего же павшего соратника? Просто выслушает. Иногда и этого много.
Не с кем посоветоваться. И значит – опять сам. Сам, да сам! Всё сам. Думать надо.
