– Вы не сможете, – прошептал Стел.
– Какие самоуверенные у нас, оказывается, новоявленные братья! – сплюнула Горлица.
– Сможем, – глухо обронил Стрелок.
Сельчане молчали, с ненавистью глядя на чужака. Белянка будто слышала, как рвутся хрупкие нити понимания, одна за другой. И к этому звуку примешивались настоящий хруст ломающихся ветвей и тяжелая поступь рыцарей. Из-за холма с ясенем на поляну вышел десяток рыцарей во главе с Рокотом.
– Ты провалился, Стел, – громко заявил он.
– Я сделал все, что мог, – Стел передернул плечами и развернулся.
– Стоять! – даже не прикрикнул, а просто повысил голос Рокот. – Еще шаг – и я буду считать, что ты свою сторону договора не выполнил.
Стел замедлил шаг.
– Да, кстати, твой помощничек у меня в лагере почему-то, – он особенно выделил слово «помощничек».
Стел замер, но не обернулся.
Рокот обратился к сельчанам:
– Рыцари выражают свою благодарность за теплый прием и рады быть вашими гостями! Мы хотим подружиться с вами: обменяться знаниями, а может, и чем-то более вещественным. Почему же вы сопротивляетесь?
– Но мы не хотим храма, а потому не хотим ваших знаний! – Горлица сощурилась так, будто хотела испепелить Рокота, но Стрелок продолжил за нее:
– Мы приняли вас как гостей. Пока вы держите мечи в ножнах и рассказываете нам сказки, мы будем слушать. Но как только мы поймем, что вы лжете, – мы будем драться.
Рокот глянул на него серьезно, с прищуром, а потом спросил, четко выговаривая каждое слово:
– А ребятки, рассаженные по деревцам вокруг полянки с луками и топориками, – это особое лесное гостеприимство?
Стрелок не шелохнулся, только сильнее побледнел. У Белянки сердце так и ухнуло в пятки. Так вот чего Ловкий и Стрелок перемигивались и куда ходили днем! И как можно быть такой дурой, чтобы не заметить, что ребят-то молодых на поляне и нет почти – одни девчачьи юбки пестреют! Ох, дурак!
– Гости не колдуют во вред, не размахивают мечами, не пускают вперед себя пожары.
– Мне казалось, или Лес не похвалит своих детей за такую подстраховку? Эти убийства, которые могли бы свершиться по твоему приказу, они для пропитания или самозащиты?
– Для самозащиты, – скривился Стрелок, и Белянка почуяла кипящую в нем ярость – побелелые костяшки пальцев сжаты до предела, еще немного, и он кинется на Рокота с кулаками вопреки любым разумным доводам!
– Так мы не нападаем же! – развел руками Рокот, широко улыбнулся и глянул на Горлицу. – А ты, дорогая моя Ведунья, что скажешь? Что скажет твоими прекрасными устами Лес?
«Прекрасные уста» – тонкие и бледные – будто судорогой свело, но она все же выплюнула с презрением:
– Вы угрожаете нашей вере и памяти наших предков.
– И Лес благословляет вас на убийства? – Рокота поддержал неясный гомон голосов.
Горлица сглотнула, будто у нее пересохло горло, еще выше вскинула голову и произнесла с гордостью:
– Пока мы не будем уверены, что вы убили хотя бы одного жителя Леса, мы не получим такого благословения.
– Да хранит Лес ваши чудесные традиции, – Рокот вновь развел руками, будто призывая сельчан в свидетели. – Завтра мы начнем строить храм.
Глава 36
Никогда не было в деревне так шумно. Так страшно. Дети ревели навзрыд, топали ногами. Девицы верещали и всхлипывали. Боровиков басил:
– Нечего и говорить с пришлыми – деды жили без ихних знаний, и мы проживем! Взашей гнать!
– Да как же гнать их?! – завывала Пшеница. – Мечи острые, глаза завидущие – сгубят наших ребят!
– Лес своих в обиду не даст, коли не нарушать заветов! – визжала Холщова. – Не нужно никаких лучников по деревьям прятать.
Горлица отвечала сурово и страшно:
– Лучников не прятать? А кто прикроет нам спины? Мы хранители Леса, мы должны его защищать, только нашими руками он может спасти нас. А для чужаков ничего святого нет. Разрушать они пришли. И убивать.
– Но они же не нападают! – усомнился Дождь. – Они столько могут нам рассказать! И все, что нужно, – не нарушать своих же традиций, не лезть на рожон.
– Поманили красивыми словами – и ты готов продаться. Хорош певец! – плевался Боровиков. – А дети наши где расти будут, ты подумал? Во что они верить будут? Кому молиться?
– А будут ли вообще наши дети расти, верить и молиться, если сейчас мы не покоримся? – выкрикнула Белянка.
Гвалт стих. Спорщики глянули на нее как на взбесившуюся волчицу. Кровь шумела в ушах – теперь не до стеснений и страхов. Белянка видела ледяное лицо Стрелка, но даже это было уже неважно: в повисшей тишине она звонко и четко произнесла:
– Будет ли у нас завтра, если сегодня мы гордость и традиции поставим выше собственных жизней?
Горлица вытаращила сизые глаза, на белках краснела кровяная сеточка – от едкого дыма, бессонной ночи проводов тетушки Мухомор. Будто только вчера… так вчера и было! Целую жизнь назад. Когда безобидными казались споры, самые страшные беды учиняла Ласка, а взгляд Горлицы не резал по сердцу, не скручивал желудок комком. Теперь лишь боль и презрение сквозили в изгибе ее губ, прищуре век.
Страшную игру в гляделки прервал Стрелок.
– Что ты предлагаешь, Белка? – хлестнул колючий голос.
И это имя, которым он никогда не называл прежде…
Белянка зажмурилась. Что тут предложишь?
– Прислушаться к Стелу, – выпалила она, не думая, чем это обернется для нее самой. – Раз он сказал, что будет резня, – значит, будет. И потому пусть хоть десяток храмов построят, пусть хоть каждый день рассказывают нам истории и поучают – мы потерпим. А потом, когда они уйдут, мы уже решим, что со всем этим делать, – зато мы будем живы и сможем сделать хотя бы что-то!
Большая поляна взорвалась с новой силой. Каждый орал, будто криками можно заглушить сказанное. Как глупо. Разве от криков что-то изменится в мире? Разве зависит что-то от слов?
Только Дождь смотрел ей прямо в глаза. И молчал. Взгляд цвета пережженного пепла, глубокий и пронзительный, согревал, мурашками струился по коже. Усталость и понимание были в этом взгляде, и немое сочувствие – сейчас ничем помочь он не мог.
И еще молчал Стрелок.
Но от его молчания хотелось провалиться сквозь землю.
По щекам хлынули горячие струйки. Волной поднялась из груди обида, застряла плотным комком в горле. Да это же слезы! Вот только разрыдаться перед всеми не хватало! С трудом проглотив всхлип, Белянка развернулась и побежала прочь.
И долго еще эхом отдавались в голове крики Большой поляны.
Остановилась она у воды – дальше идти было некуда, да и незачем. Не поможет ведь: не убежать от себя по земле, права была тетушка Мухомор. Что бы сказала она сейчас? Какой бы дала совет? Белянка даже зажмурилась и вдохнула до боли, но в воздухе больше не пахло ни мелиссой, ни душицей. Ни капельки не пахло. Люди уходят
