– Последний раз умоляю тебя: молчи и иди домой.
– Но тогда все мы умрем!
– Быть может, – Ловкий тяжело вздохнул и отвел взгляд. – Но так хочет Лес. Так хочет сердце каждого из нас! Не покоримся лживому богу?
– Не покоримся! – загудела толпа.
– Я обещала Стрелку удержать вас от этого шага! – ее голос сорвался в девчоночий визг, и Белянка закрыла лицо ладонями.
Со всех сторон доносился грохот, будто с вершины горы сорвался громадный валун и летит в бездну. И теперь уже ничего не спасти, ничего не вернуть. Она прошла невидимую черту, точку невозврата. И даже Ловкий не смог ее удержать.
Вдруг она ошиблась, и все-таки правы они? Или выхода нет?
Иногда все пути неверные.
– Стрелку ли ты обещала? – каркнула Горлица и шагнула вперед.
Белянка отшатнулась от ее слишком прямой фигуры: вытянутая шея, поднятый подбородок, ровная спина – будто и не живой человек, а деревянный идол древних.
– На твоих щеках слезы. Ты не пустила прощальный свет по воде, – она ударяла посохом по земле после каждого обвинения и приближалась на шаг, Белянка отступала. – Ты провела с чужаками весь день. Что ты делала у них?
– Я… – Белянка уперлась спиной в дерево – дальше можно было только бежать в чащу. Но чем навредит ей Горлица?
– Что ты делала сегодня, Белка? Отвечай! – Горлица поднесла посох к ее лицу, будто хотела ударить.
Посох тетушки Мухомор, отполированный ее руками. Он будто бы и теперь пах душицей.
– Отвечай, – скрипя зубами, Ловкий подтвердил приказ Горлицы.
– Я была у старой Ивы у излучины реки…
– Что ты там лопочешь? – нахмурилась ведунья. – Белка, мы видели плот, усыпанный незабудками. Это ты спела песню Освобождения убийце Стрелка?
И тут Белянка поняла все: и боль брата, и гнев Горлицы, и бледность Ласки.
– Да! – выкрикнула Белянка. – Я спела песню Освобождения для девушки из чужаков. Потому что каждый в Теплом мире достоин проводов. Предрассветному часу хватит неприкаянных душ!
– Однако Стрелка ты не отпустила, – Горлица даже улыбнулась.
Не припомнить, чтобы она когда-нибудь улыбалась. Сухие губы растянули оскалом щеки, заблестели глаза. Несмотря на страшный вопрос и еще более страшный ответ, Белянка порадовалась, что не видела раньше ее улыбки.
– Я отпустила его настолько, насколько смогла, я постараюсь… – произнесла она то, в чем боялась признаться даже самой себе.
– Ты нарушила главный завет Леса: не отпустила ушедшего. Ты помогла убийце Отца деревни. Ты водишь дружбу с чужаками. Ты предлагала нам принять лживую веру. И теперь ты хочешь удержать нас от мести, – Горлица уже не смотрела на Белянку – она буравила Ловкого тяжелым взглядом.
– Отвечай, Белка, – нехотя выдавил он.
Белянка увидела себя их глазами и содрогнулась.
– Да, все верно, но…
– Достаточно, – оборвала ее Горлица. – Твое слово, Отец деревни Луки.
Он долго, невыносимо долго смотрел ей в глаза, а потом выдохнул махом:
– Прости, Бель, ты предала нас.
И его глаза добавляли: «Я сделал все, что смог, но ты не послушалась меня!»
– Я…
Но слов не было. Горло сжалось болезненным спазмом. Они же правы. Правы! Брат прав! Что тут сказать?
Все мысли исчезли. В тот миг Белянка не могла понять саму себя. Все, что казалось правильным и неизбежным, обернулось постыдным предательством. И уже ничего нельзя было исправить.
Да и зачем что-то исправлять, если в жизни не осталось смысла?
– Ты предала нас, – повторила Горлица. – Я проклинаю и изгоняю тебя.
«Проклинаю». Слово ломалось надтреснутым голосом, рассыпалось по сухим губам и осколками впивалось под кожу, медленно подползая к застывшему сердцу.
«Проклинаю». Длинные пальцы Горлицы попарно скрестились: указательный и средний, безымянный и мизинец. Вытянутые руки мелко задрожали – тепло из самого сердца Белянки хлынуло внутрь невидимого шара между ладонями ведуньи, и та коротким броском вырвала поток и утопила в земле.
Этим жестом проклинали.
Белянка упала бы, если бы не взгляд Ласки. Черные угольки глаз, изгиб припухлых губ: она улыбалась и делилась теплом. Сестра. Белянка благодарно впитывала солнечные капли ее улыбки и держалась на ногах голым упрямством. Пустота шла из сердца, и холодно было так, что ресницы будто заиндевели.
Трясущимися руками сельчане повторили проклятие.
– Уходи! – прокричала Горлица.
Гулкое эхо разлетелось в обледенелой пустоте.
Уходи. Уходи-уходи.
– Уходи, уходи, уходи… – шептали губы бывших друзей.
– Уходи, уходи, уходи… – вторили листья, травы и струи воды.
Уходи.
Они все прогоняли ее. Искренне, от чистого сердца гнали прочь. На верную гибель и вечное одиночество. Ни одна лесная деревня не приютит проклятую, не поделится куском хлеба в голод и огнем в стужу. И все они гнали ее в один голос. Приятели детских игр. Соседи и хорошие знакомые. Сколько раз она помогала им мелкой ворожбой, делом или добрым словом! Сколько тепла и сил на них тратила.
Амулет для храбрости Русака. Заговор против женских болячек Холщовой. Ночи напролет у колыбельки младшего Боровикова. Хороводы с малышней на праздниках. Пироги на всю деревню с тетушкой Пшеницей. Зимние вечера у растопленных очагов, сказки и напевы осипшими голосами.
И все они гонят прочь.
Даже Ловкий. Надежный и солнечно-рыжий. Брат.
Даже Ловкий ее гонит! Не смотрит в глаза – и гонит! Обвиняет в предательстве! Когда ей ни жизнь не нужна, ни смерть – лишь бы выполнить последнее обещание Стрелку, а дальше – будь что будет. Ни дышать не хочется, ни двигаться. Только держаться за ускользающие воспоминания.
А они гонят! Гонят прочь!
И Горлица. Сколько лет под одной крышей росли? Из одной миски ели? Распевали заклятия на голоса.
Сквозь пелену слез поляна расплывалась цветными пятнами. Разглядеть бы напоследок, запомнить утоптанные тропинки, скрипучие ветви, донные камни, травяные крыши и старые лодки на привязи. Запомнить бы лица, и звуки, и запахи. Запомнить бы… да зачем?
Делится теплом Ласка, сквозь кривую от ужаса улыбку – никогда бы не видеть такого ее лица. Но она делится, изо всех сил противится общему проклятию. Незаметно спасает названую сестру.
«Спасибо…» – невесомо коснулась ее мыслей Белянка, прячась от Горлицы.
Деревянные ноги шагнули вперед. Раз, еще раз. У воды стоял Дождь, и душа от его взгляда рвалась на куски.
– Я не смогла, прости. Я подвела, – беззвучно шепнула Белянка и зашла в реку.
– И не возвращайся! – крикнула в спину Горлица.
Белянка нырнула с головой. Течение ласково окутало распущенными волосами, забралось под нижнюю рубаху, пощекотало шею мелкими пузырьками. Приняло как родную дочь, прижало ко дну. Река протекала, будто насквозь, через ладони и ступни, по животу и спине, по щекам. Вымывала слезы, уносила последние силы и память. Оставляя лишь беззвучный и вечный покой.
Здесь, на дне, тихо и хорошо. Нет выжигающих глаз, неизбежного утра. Если грести по течению, можно догнать Стрелка. Забраться к нему в ладью, прижаться всем телом и больше никогда не отпускать, не размыкать объятий. Тихо и почти не страшно.
И
