– Я с тобой, – при каждом ударе сердца.
И даже не хочется дышать.
Натянулся подол юбки: зацепился за корягу. Белянку отбросило назад.
Резко кончился воздух.
Вот и все? Так просто?
– Помоги… им… обещай… – стукнули в висках последние слова Стрелка.
Белянка рванулась вверх. Раз, другой – ткань не поддавалась.
Зачем выплывать? Зачем жить?
И тут будто все призраки, живые и ушедшие, окружили Белянку безликими тенями, зашептали, закричали, заплакали десятками голосов позабытой жизни:
– Обещай…
– Давай, попробуй, убей себя заживо, попробуй!
– Ты – камень, что может сохранить равновесие.
– Девочка моя, доченька. Мышка моя. Мы с тобой справимся. Все у тебя будет, девочка моя, все будет. Только держись! Никогда не сдавайся, слышишь? Живи, покуда не пришло твое время, во что бы то ни стало – живи!
– Должен же быть, сумерки его подери, этот другой выход!
Должен быть выход. Живи!
Белянка подтянула себя ко дну, цепляясь за корягу, руками рванула подол, согнула колени и из последних сил оттолкнулась. Долго, бесконечно долго, целый удар сердца тянулся подъем к поверхности, к жизни, к воздуху. Река сама выталкивала измотанное тело.
Воздух с хрипом ворвался в легкие. Сладкий, густой, хвойный воздух. Воздух вечернего леса, родного дома. Трещала на ветру осока, стрекотали жабы, кричали птицы. Белянка лежала на спине и смотрела в небо. Там, за облаками, сейчас появляются первые звезды. Над водой стелился туман, кутал пуховым одеялом. Деревни не видно – так далеко унесло течение. Как многие порадовались, что она не вынырнула?
Но она вынырнула. Она дышала. Сердце часто билось в висках.
Воздух пах жизнью.
Осталось найти, сумерки его подери, этот другой выход и выполнить обещание.
Глава 44
Угли мерцали, осыпаясь пеплом. Затекла шея, замерзли ноги, дым выел глаза, но Стел не шевелился. И в голове не шевелилась ни единая мысль: о высоком думать было поздно и цинично, о насущном не хотелось. Оцепенение сковало намертво.
– Эй… – послышалось из-за осоки. Белка? Утром они попрощались навсегда и не в самых теплых выражениях.
Стел попытался встать – обе ноги прострелило иголками, он поморщился.
– Я здесь, – отозвался он на повторное «Эй!».
– Я уж испугалась, что ты ушел, – буркнула она и глянула исподлобья.
Стел не узнал ее. Сарафан оборван, свисает лохмотьями так, что виднеются ноги, худые и в синяках. Пальцы на ступнях сбиты в кровь. Рубаха сползла с плеча и походит скорее на тряпку. Волосы спутались косицами, а на лице остались только глаза. Громадные и бессмысленные.
– Почему ты пришла? – Стел облизал пересохшие губы и понял, что все это время стоял с открытым ртом.
– Мне теперь тоже некуда идти, – прохрипела она, закашлялась. – Меня прокляли и изгнали из деревни.
– За что?
Она ответила спокойно, будто прилежная ученица, вызубрившая урок, который никак не касался лично ее:
– За проводы Рани. За тебя. И за предложение не нападать на лагерь чужаков на рассвете.
– Значит, они умрут на рассвете, – внутри у него будто что-то оборвалось. Даже удивительно, что там еще осталось чему обрываться.
Она кивнула:
– На рассвете, – и на лице не отразилось ничего. – И что ты будешь делать дальше? – Стел мысленно содрогнулся, будто этот страшный вопрос был задан ему. – Жить.
Белянка сжала кулаки и улыбнулась. Трогательно и странно улыбнулась. И что-то такое было в этой улыбке, что Стелу захотелось улыбаться так же безумно.
– Жить? – он тоже оскалился.
– Жить! – расхохоталась она, неотрывно глядя ему в глаза. – Что мне еще остается? Жить и спасать непутевую свою деревню.
– Как спасать?
– Не знаю, – она продолжала хохотать, не мигая.
Рядом с ней было действительно страшно. Стелу захотелось, чтобы она ушла. Исчезла в темноте и не возвращалась. Сумасшедшая лесная девочка. Ее жизнь переломали рыцари. Ее дом исчезнет на рассвете. Ее смех пробирает до костей.
– А что будешь делать ты? – Белянка наконец успокоилась и стала похожа на человека.
Стел молчал, стыдясь минутной слабости. Перед ним стоял ребенок. Несчастный ребенок, нуждающийся в помощи. Да, у Стела и у самого не осталось тепла, веры и сил. Но ради другого человека подняться проще, чем ради себя. Он может помочь Белянке. Может! А что еще делать? Куда идти? Домой не вернуться – не сидеть же, до бесконечности глядя на пепел, пока оцепенение не перерастет в окоченение!
– А я буду помогать тебе жить и спасать твою деревню, – громко заявил Стел и улыбнулся.
Должно быть, улыбка вышла такой же странной, потому что Белянка вздрогнула и отступила на шаг.
– И как ты будешь мне помогать? – недоверчиво приподняла она бровь.
– Для начала – разведу костер, сварю кашу и вскипячу воды.
Она продолжала недоверчиво смотреть.
– Когда ты последний раз ела? – Стел улыбался все шире и шире.
– Утром, лепешки с медом, – она начала улыбаться в ответ, будто это было заразно. – На завтрак. Меня кормил Дождь. Наш менестрель. А еще вот, – она вытащила из кармана пригоршню сушеных вишен и протянула на ладони. – Завалялись.
Эти нелепые детали заполняли пустоту внутри, как цветные леденцы заполняют прозрачные банки в торговых лавках со сладостями. И Стел с удивлением обнаружил, что детали спасают. Когда мир рухнул, когда невозможно оглянуться назад, когда впереди чернота – спасают детали. Мелочи, глупости. Шорох ночных листьев. Плеск воды. Закушенная губа лесной девочки, прилипшая ко лбу прядь. Жизнь не останавливается никогда. По небосводу ползут звезды, пробивается сквозь облака луна. И им нужно пробиваться дальше! Дышать, двигаться, говорить. Держаться друг за друга. И идти хоть куда-нибудь. Если есть путь – любой! – он обязательно куда-нибудь да выведет.
– Чтобы жить, нужно есть, – глубокомысленно заявил Стел, взял топор и ушел за дровами.
Когда он вернулся, Белянка скорчилась над углями, дрожала и пыталась продрать волосы обломком. Гребень Рани, который валялся рядом с вывернутой наизнанку сумкой, – Стел так и не убрал ее вещи: все еще высился травяной валик под голову, на веревке сушился запасной дорожный костюм.
– Держи, – Стел снял этот костюм и протянул Белянке. – Переодеться можешь в палатке.
– Что? – подняла она голову.
– Да ты заболеешь так! Быстро переодевайся! – Стел разозлился.
Она посмотрела на него, потом на костюм, потом опять на него, резко поднялась, взяла вещи и забралась в палатку. Похоже, в этот раз все возражения она оставила при себе. Ну и хорошо.
Костер разгорался стремительно и даже чересчур жизнерадостно: ветки выстреливали снопами искр, полыхали. Дно котелка быстро ощетинилось пузырьками, Стел отлил в кружку с заваркой кипяток и засыпал в оставшуюся воду рубленую пшеницу с солью. Пока искал в мешке ложку, каша подернулась белесой пеной – жаркий вышел костер!
– Работать – тепла набираться.
Стел вздрогнул – перед ним стояла Рани: сутулились плечи под великоватой рубахой, из подвернутых манжет торчали тонкие руки, штаны собирались от коленей складками и упирались в бесформенные сапоги. Вот только губы мягко улыбались, на щеках темнели глубокие ямочки, а глаза – живые глаза – светились отблесками
