– Как бы ты поступил на моем месте, господин? – тихо спросил проницательный Элфволд.
Я ответил честно:
– Вернулся бы к Этельреду и уговорил его напасть на датчан.
Элфволд крошил кусок хлеба. Он нашел камешек от мельничного жернова и тер его между пальцами, не сознавая, что делает. Похоже, думал о датчанах, о битве, в которой ему предстоит сражаться, о битве, которую боялся проиграть. Элфволд покачал головой.
– Завтра, – тихо сказал он, – я заберу своих людей на запад.
Он посмотрел на меня:
– Прости.
– У тебя нет выбора, – ответил я.
Я чувствовал себя так, будто проиграл в кости почти все, а потом, как дурак, рискнул всем оставшимся, пойдя на последний бросок.
Я проиграл.
И о чем только думал? Что люди придут ко мне благодаря моей репутации? Вместо этого они остались с теми, кто давал им золото. Этельред не хотел, чтобы я добился успеха, поэтому открыл свои сундуки с серебром и предложил богатство людям, если те присоединятся к его армии. Мне нужна была тысяча человек, и я не смог их найти, а без них ничего не мог сделать.
Я горько подумал о давнем пророчестве Исеулт: что Альфред даст мне силу и я поведу сияющее войско, а моя женщина будет созданием золота.
Той ночью, в верхней комнате дворца, где у меня был соломенный матрас, я смотрел на неяркое сияние далеких огней за горизонтом и жалел, что не остался в Нортумбрии. С тех пор как умерла Гизела, меня несло по воле ветров. Я решил, что призыв Этельфлэд даст моей жизни новую цель, но теперь я больше не видел будущего.
Стоя у окна, у огромной каменной арки, обрамлявшей небо, я слышал пение в тавернах, крики спорящих людей, женский смех – и думал, что Альфред отобрал ту силу, которую мне дал, а обещание сияющего войска обернулось половиной команды, начинающей сомневаться в моей способности куда-либо ее повести.
– Итак, что ты будешь делать? – спросила сзади Этельфлэд.
Я не слышал, как она вошла. Ее босые ноги бесшумно ступали по каменному полу.
– Не знаю, – признался я.
Она подошла и встала рядом. Этельфлэд прикоснулась к моей руке, лежащей на подоконнике, и обвела нежным пальчиком мой большой палец.
– Отек прошел, – сказала она.
– Зуд тоже.
– Видишь? – весело спросила Этельфлэд. – Укус не был знамением.
– Был, но мне еще предстоит выяснить, что оно означало.
Она не сняла ладони с моей руки, ее прикосновение было легким, как перышко.
– Отец Пирлиг говорит, что у меня есть выбор.
– Какой?
– Вернуться к Этельреду или найти монастырь в Уэссексе.
Я кивнул.
Монахи все еще пели в церкви, их гудение порой перекрывали смех и пение, доносящиеся из таверн. Люди искали забвение в эле или же молились. Все они знали, что означают огни пылающего неба, знали, что конец приближается.
– Ты превратила моего старшего сына в христианина? – спросил я.
– Нет, – ответила Этельфлэд, – это он нашел для себя сам.
– Я заберу его на север и выбью из него эту дурь.
Этельфлэд ничего не ответила, просто прижала ладонь к моей руке.
– Монастырь? – без выражения спросил я.
– Я замужем. И церковь говорит мне, что если я не с мужем, которого дал мне Господь, то должна быть целомудренной.
Я все еще глядел на испещренный огнями горизонт; пламя освещало изнанку облаков. Над Лунденом небо было ясным, поэтому лунный свет отбрасывал резкие тени от краев римских черепичных крыш.
Этельфлэд положила голову мне на плечо:
– О чем ты думаешь?
– Что, если мы не победим датчан, не останется никаких монастырей.
– Тогда что же мне делать? – быстро спросила она.
Я улыбнулся.
– Отец Беокка любил говорить о колесе Фортуны, – сказал я и подивился, почему я упомянул Беокку так, будто он остался в прошлом.
Видел ли я приближение конца? Подберутся ли когда-нибудь те далекие огни ближе, пока не спалят Лунден и не выжгут из Британии последнего сакса?
– При Феарнхэмме я был полководцем твоего отца. Теперь я – беглец, у которого не хватает людей, чтобы заполнить скамьи гребцов.
– Мой отец называет тебя своим вершителем чудес, – сообщила Этельфлэд.
Я засмеялся, и она сказала:
– Это правда. Так он тебя зовет.
– Я мог бы совершить для него чудо, – горько произнес я, – если бы он дал мне людей.
И снова подумал о пророчестве Исеулт: Альфред даст мне силу и моя женщина будет созданием золота. Тогда я наконец отвернулся от далеких огней, посмотрел сверху вниз на Этельфлэд и обнял ее.
На следующий день Этельфлэд покинет Лунден, а я останусь безоружным.
* * *Сперва явились три всадника. Они прискакали на рассвете, галопом пересекли грязную долину Флеота и въехали в городские ворота. Я услышал, как рог зовет с укреплений, быстро оделся, натянул сапоги, поцеловал Этельфлэд и сбежал по лестнице в дворцовый зал как раз тогда, когда дверь распахнулась настежь и вошли трое в кольчугах; их ноги дробили уже расколотые плиты пола. Их предводитель был высоким, мрачным и бородатым. Он остановился в двух шагах от меня.
– У тебя должен быть эль в этом провонявшем дерьмом городе, – сказал воин.
Я недоверчиво уставился на него.
– Мне нужен завтрак, – потребовал он, а потом не выдержал и засмеялся.
Это был Стеапа. Вместе с ним явились двое мужчин помоложе, оба – воины.
Я крикнул слугам, чтобы те принесли еды и эля, все еще с трудом веря в то, что Стеапа здесь.
– Я привел тебе двенадцать сотен человек, – быстро сказал он.
Мгновение я едва мог вымолвить слово.
– Двенадцать сотен? – слабо повторил я.
– Лучших людей Альфреда. И этелинг тоже здесь.
– Эдуард?
Я был слишком удивлен, чтобы беседовать разумно.
– Эдуард и двенадцать сотен лучших людей Альфреда. Мы их обогнали, – объяснил Стеапа, потом повернулся и поклонился, когда в зал вошла Этельфлэд, закутанная в серый плащ. – Твой отец посылает тебе приветствия, госпожа.
– И он послал твоего брата, – добавил я, – с двенадцатью сотнями людей.
– Слава тебе господи, – выдохнула Этельфлэд.
Когда распространились вести о подмоге, зал наполнился людьми.
Тут были мои дети, епископ Эркенвальд, Элфволд и отец Пирлиг, а еще Финан и Веостан.
– Войска поведет этелинг Эдуард, – сообщил Стеапа, – но он должен принять старшинство господина Утреда.
У Эркенвальда был удивленный вид. Он переводил взгляд с Этельфлэд на меня, и я видел – епископ вынюхивает грех со рвением терьера, чующего нору лисы.
– Тебя послал король? – спросил он Стеапу.
– Да, господин.
– Но как же датчане в Дефнаскире?
– Да они всего лишь чешут… – начал было Стеапа и покраснел, потому что чуть не ляпнул то, что, по его мнению, оскорбило бы епископа, не говоря уж о королевской дочери.
– Чешут свои задницы? – закончил я за него.
– Они ничего не делают, моя госпожа, – пробормотал Стеапа.
Он был сыном рабыни и, несмотря на высокий чин командира гвардии Альфреда, в присутствии Этельфлэд был полон благоговения.
– Но король хочет, чтобы его люди поскорее вернулись, господин, – добавил Стеапа, взглянув на меня. – Просто на тот случай, если нортумбрийские датчане проснутся.
– Тогда
