– Ты же говорил, что её сочинил твой знакомый, – повернулась ко мне Варя.
– Ну да, похоже, он просто не хотел себя афишировать. Наверное, его устраивает, если песня так и будет считаться народной, – ответил я, лениво перебирая струны. – А «Шаланды» тоже теперь народная?
Получив подтверждение, я только покачал головой. После чего по просьбам собравшихся пришлось её исполнять, с непременным подпеванием, поскольку народ знал слова наизусть.
– Кстати, у моего товарища были ещё кое-какие песни, – добавил я и, откашлявшись, ударил по струнам.
Спел «Эх, дороги…», а затем ещё и розенбаумовскую «Гоп-стоп». Для поднятия, так сказать, настроения. Обе вещи ушли на ура, а хит Александра Яковлевича пришлось даже исполнять на бис. Была мысль заодно спеть и «Он вчера не вернулся из боя», но почему-то не поднялась рука отнимать авторство у Высоцкого и присваивать его несуществующему другу.
Когда наконец народ стал разбредаться по палаткам и я, прежде чем идти в свою, проводил Варю, на обратном пути меня перехватил Стехов.
– Вы вот что, товарищ Сорокин, – негромко обратился он, беря меня под локоть. – Песни у вас хорошие, за исключением этой… хулиганской… А вот с анекдотами поосторожнее. Они хоть и смешные, но не совсем политически верные. Некоторые могут неправильно понять.
– А, вон вы о чём! Хорошо, буду осторожнее. Спасибо, что предупредили.
– Вот и ладно! Кстати, состоялся сеанс связи, сделали запрос насчёт вашей Варвары. Утром обещали дать ответ. А теперь идите поспите, у нас хоть и не как в армии, где отбой и подъём по расписанию, но ночью нужно спать, а днём – бодрствовать. Спокойной ночи, товарищ Сорокин!
Утром, уже после того, как мы с Медынцевым и ещё несколькими партизанами отправились добивать просеку, из Центра пришла радиограмма. Согласно указанию Москвы, Медведеву самому нужно решать, оставлять Варю в своём отряде или отправлять самолётом в столицу. Уже по возвращении об этом мне рассказала сама Варя.
– И что же решил Дмитрий Николаевич? – с плохо скрываемой дрожью в голосе спросил я.
– А он тоже самоустранился. Говорит, если хочешь – оставайся, радисты нам не помешают, тем более отряд планирует расширяться. И смотрит на меня так, будто хочет разглядеть, что у меня за нутро. Какова я на самом деле.
– А ты что?
– Ну а что я, говорю, хочу остаться в отряде. Или, думаешь, нужно в Москву лететь?
Эх, Варюха… Я прижал её голову к своей груди, запустив пятерню под косынку, в густой шёлк волос. Она замерла, словно котёнок, только тихо сопела в воротник моей рубашки. И стало вдруг мне так тоскливо, что в горле встал ком, и ничего я не мог сказать, а только стоял вот так, с закрытыми глазами, и ловил запах её волос, её тела, пахнувшего почему-то топлёным молоком, не обращая внимания на поглядывавших в нашу сторону с удивлением партизан.
Наконец я нашёл в себе силы оторвать Варю от себя и посмотреть ей в глаза. Она глядела на меня снизу вверх, и в её взгляде можно было прочитать целую гамму невысказанных чувств.
– Ты уже взрослая девушка и сама должна решать за себя. Я могу лишь принять твой выбор либо не принять, но влиять на него не имею права. Что ж, ты приняла такое решение, и я его принимаю. Хотя мне было бы спокойнее, находись ты в Москве или даже в этой… в Пензе.
– То есть ты… Я тебе небезразлична?
– А ты это только сейчас поняла?
По её щеке поползла слеза, и вот тут я не сдержался – наклонился и поцеловал Варю в губы. Поцелуй получился долгим и сочным, потому что был обоюдным. Секунды спрессовались в минуты, часы и дни, мы целовались, казалось, целую вечность, даже не думая, какую реакцию вызываем в лагере своим поведением.
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем мы, раскрасневшиеся, будто старшеклассники на первом свидании, наконец отлипли друг от друга. И тяжело дышавшая Варя, грудь которой под блузкой так возбуждающе поднималась, тут же отвела глаза в сторону, кусая опухшие губы.
– Ефим, ты извини меня, что я тебе тогда в лицо плюнула и подонком назвала…
– Брось, наоборот, ты держалась молодцом, я тобой горжусь, – улыбнулся я и неожиданно даже для себя выпалил: – Варя, ты выйдешь за меня?
– Что?!
Она чуть отстранилась, и в глазах её смешались удивление и радость.
– Выходи за меня, – повторил я.
– Ефим, сейчас такое время, идёт война…
– Я всё понимаю, любимая, поэтому и не требую сегодня же бежать в ЗАГС, тем более здесь его нет. Просто обещай, что, как только война закончится, мы поженимся.
Прошла секунда, другая, и Варя тихо выдохнула:
– Хорошо, я согласна!
Я подхватил Варю на руки и закружил, заставив её обвить руками мою шею, а зевак, которые вряд ли слышали содержание нашего разговора, прокомментировать сие действо смешками и одобрительными возгласами.
– Что это у вас тут за повод выглядеть такими счастливыми? – Медведев стоял от нас в нескольких шагах и не без удивления взирал на происходящее.
– Да вот, товарищ полковник, сделал Варе предложение руки и сердца, – ставя любимую на землю и глупо улыбаясь, ответил я.
– Предложение? Хм… А она что?
– А я согласна, – сказала Варя, также не в силах скрыть свои эмоции, и сильнее прижалась ко мне, словно боялась, что я испарюсь.
– Ну что ж, поздравляю! Неожиданно… Это у вас что же, случился скоротечный роман?
– Почему скоротечный? Мы с Варей знакомы уже пять лет, просто не говорили об этом. Мне пришлось долго жить в Америке, а тут встретились.
– Пять лет? Ого! Хотел бы я послушать вашу историю, да не буду навязываться. Вот только когда вы жениться собираетесь? Вам, Ефим Николаевич, и вашему товарищу завтра ночью предстоит вылет в Москву, а ваша суженая вроде изъявила желание остаться в отряде.
– А как только война закончится, так и распишемся, – сказал я. – Заодно и проверим свои чувства. Хотя… думаю, прошедшие годы сами по себе стали серьёзной проверкой.
– Так, может, вам и палатку на сегодня отдельную выделить? Так сказать, брачная ночь, всё такое…
– Да вы что! – округлила глаза Варя. – Представляете, что люди подумают?!
Честно говоря, я не отказался бы провести эту ночь рядом со своей невестой, но, видно, в это время у настоящих комсомолок не было принято до свадьбы спать с женихом в одной палатке. Она вон и после поцелуя всё никак в себя не придёт, румянец так и не сходит с её очаровательных, украшенных ямочками щёчек.
– Ну, как знаете, – ухмыльнулся командир отряда. – Товарищ Сорокин, мне тут бойцы рассказывали, что вы на вырубке в свободное время продемонстрировали умение бросать топоры и ножи.
– Было такое.
– Может, и нам покажете?
– М-м-м…
