– Да, ваша милость, я была с ним! Он такой красивый, сильный, ласковый и нежный мужчина, что любая женщина готова на все ради него. И я тоже!
Уложив Лизхен на постель, боярышня бессильно опустилась на лавку, кусая губы. Сердце ее, казалось, готово было выскочить из груди, а щеки покрыла мертвенная бледность. Тяжелый вздох вырвался из груди девушки, и она готова была дать волю слезам, но вдруг совсем рядом раздался голос Маши:
– Аленушка, а вы по-каковски с Лизой разговаривали? – Девочка стояла рядом с ней, с любопытством разглядывая свою наставницу.
– Ты что здесь делаешь?
– Я от Лукерьи убежала. Ой, ты что – плачешь? Она тебя обидела?
– Нет, Машенька, нет. Ничего она меня не обидела, это я сама себе понапридумывала и совсем не плачу.
– А почему у тебя слезы?
– Это так… пройдет.
– Ты не сказала, по-каковски вы с ней говорили…
– По-немецки, Машенька.
– А, знаю: так наш Ваня разговаривает с дядей Каролем.
– Ваня?
– Ой, я же обещала ему, что не буду его так на людях называть! Ты меня не выдашь? А то он будет сердиться.
– Нет, Машенька, что ты, я никому не скажу.
– Вот и хорошо. Ты не думай, Ваня, ой, опять… так вот, он совсем не злой. Он даже когда меня ругает, у него глаза смеются.
– Да я знаю, он не злой.
– Аленушка, а ты его любишь?
– Кого?
– Как – кого! – удивилась вопросу Маша, – Ваню, конечно…. Ой, опять!
Хотя считается, что женские глаза находятся на мокром месте, но Алена Вельяминова после смерти матери плакала всего дважды. Когда умерла приютившая ее тетя и когда государь в шутку пообещал выдать ее замуж за своего придворного. А еще – сегодня.
В Митавском замке стоит мертвая тишина, как в склепе. Хотя он полон людей, съехавшихся на день рождения своей герцогини, потомки ливонских рыцарей сидят тихо, как мыши под веником. Герцогская охрана тоже старается не высовываться, и в карауле стоят мои люди. Я со своими приближенными держу совет в выделенной для меня зале. Федька и Мишка сидят у нарочно открытой двери и поглядывают в коридор, а Вельяминов и Михальский по очереди докладывают мне о случившемся за день.
– Все тихо вокруг, – говорит Корнилий, – но долго это не продлится, так что надо уходить к Риге.
– Кой черт нас сюда вообще принес… – бурчит Никита, – один хрен они с нами против Жигимонта не пойдут.
– И не надо.
– Как это?
– Да так, нам главное, чтобы поляки с литвинами подумали, будто мы с ними сговорились. А там пока они разберутся меж собой, нас уж и след простынет.
– Не удержим Ригу?
– Да какое там, контрибуцию бы без потерь утащить, и то за благо.
– Ты же говорил, что попробуешь на Новгород у свейского короля сменять?
– Попробую, конечно, только если Гонсевский за нас примется, то дай бог ноги унести.
– А если подмогу вызвать?
– Откуда? Если из Смоленска, то покуда туда гонец доскачет да пока Черкасский раскачается – нас тут с потрохами съедят.
– А если у короля Густава подмогу попросить? До Стекольны-то морем всего ничего!
– Светлая мысль! Получится, наверное, но только тогда король может решить, что ему нужны и Рига и Новгород.
– Думаешь?
– Знаю! Причем если даже мой брат Густав Адольф и не догадается, то канцлер Оксеншерна ему точно подскажет.
– Чего ж делать?
– Да есть одна мысль…
– Ой, государь, не тяни жилы!
– Разделиться надобно. Кого-то с половиной отряда оставить в Риге, чтобы держался крепко, а остальным уходить. Если Рига продержится, пока я буду с королем переговоры вести, то, считай, дело сделано. Против победоносной армии да зная, что у меня деньги есть, даже Оксеншерна не заартачится.
– Оставь меня, государь, – горячо запросился Никита, услышав мой план, – я сдюжу! Буду руками и зубами держаться, а сдюжу!
– Прости, Никита, не получится у тебя. Не сговоришься ты с рижанами, а без них не выстоять, тут немец нужен. К тому же я без тебя в Москве как без рук.
– Фон Гершова оставишь?
– Больше некого.
– Вы все правильно говорите, ваше величество, – вмешался Михальский. – Но большинство людей у нас русские, и им нужен русский командир.
– О чем ты?
– Простите, но у московитов есть одна особенность. Если дело станет плохо, то они обвинят во всем иноземцев. Поэтому и говорю, нужен командир из русских, чтобы они ему доверяли.
– Пожалуй ты прав, немцев у меня маловато. Только половина драгун и мекленбургские кирасиры.
– От кирасир на стенах мало толку. Нужно оставить в Риге казаков, они неплохо бьются в обороне. Затем драгун, они почти пехота, и половину рейтар.
– Рейтары на стенах?
– Большинство ваших ратников рейтары лишь по названию. Они обычные русские дворяне и смогут сражаться на стенах не хуже иных и прочих.
– Уж не хочешь ли ты их возглавить? Если так, то сразу – нет! Мне без тебя не выбраться отсюда.
– Я понимаю, государь, но боюсь, что наш друг Кароль один не справится без Никиты. А вот вдвоем у них может получиться.
– Да ты меня без ножа режешь! С кем я останусь?
– Государь, – привлек мое внимание бдительный Федька, – слышно, идет кто-то.
– Кого это еще нелегкая принесла?
Нелегкая принесла моего дорогого дядюшку герцога. Фридрих Герхардович выглядел немного растерянным и вместе с тем взвинченным.
– Мой дорогой Иоганн Альбрехт, я получил некоторые известия из Риги и не знаю, что думать… Ее правда захватили ваши войска?
– А вы всерьез думали, что день рождения моей тетушки – единственная причина моего появления?
– Боже мой, но как? Это ведь не какая-то захудалая мыза, чтобы захватить ее с ходу…
– Совершенно не важно, как именно я взял ее, куда важнее, что об этом подумают в Варшаве.
