– Может, только не на всех мои чары действуют. Но я не об этом хотела с вами поговорить.
– Слушаю тебя.
– Вы знаете, что о вас говорят на рынке?
– Не имею ни малейшего представления.
– Что вы взяли с Риги целый миллион контрибуции и отдаете теперь шведскому королю полностью разоренный город.
– Следовало ожидать таких слухов. Что еще?
– Еще говорят, что в Риге хотели сжечь ведьму и что она вызвала ваше величество себе на помощь…
– Ничего себе у людей воображение!
– А еще вы освободили эту ведьму и пригрозили жителям, что если они ее еще раз тронут, то опустите город на дно морское!
– О господи, какой вздор – эдак меня скоро будут называть не Странником, а Защитником ведьм!
– Вам смешно?
– Конечно, мне нет дела до глупостей, которые болтают дураки на рынке.
– Напрасно вы так легкомысленно относитесь к этому.
– Пустое. Видишь ли, девочка, людям свойственно придумывать разный вздор. Что касается меня, то его придумали столько, что моей репутации уже ничто не может угрожать. Ладно, ступай, я понял тебя и буду осторожнее.
Девушка вышла, и в комнату тут же ворвались Миша Романов с Семеном Буйносовым.
– Государь, дозволь слово молвить!
– Чего вам, оглашенные?
– Да там этот, перебежчик пришел! Толмач-антихрист!
– Чего?
– Ну, тот, который на дуэли переводил.
– Савва Калитин?
– Он самый, сказать что-то хочет.
– Ну зовите, раз такое дело.
Через минуту Калитина привели ко мне, и он, сняв шляпу, склонился в приветствии. Мои верные рынды и не подумали выйти вон, а, напротив, стали за его спиной, ожидая дальнейших распоряжений. Причем если Мишка глядел с искренним любопытством, то Семен, похоже, ожидал команды вязать вероотступника.
– Что привело вас, друг мой, в мою скромную обитель?
– Вы, ваше величество, сказали мне сегодня, что хотели бы найти моих товарищей, вместе с которыми я учился в Упсале.
– Верно, вам что-нибудь известно про них?
– По крайней мере, об одном я кое-что знаю.
– Продолжайте.
– Матвей Фомин сейчас находится в городской тюрьме.
– Вот как, а за что, позвольте спросить, его туда упекли?
– Известное дело за что, солдаты они и есть солдаты. Выпили, подрались, потом и за оружие схватились, обычное дело.
– А в тюрьму-то за что, неужели в его полку нет профоса?
– Да кабы только меж собою драка, оно бы и обошлось. Только они не просто сами подрались, а в порту с моряками! А разнимать их портовая стража пришла, да в суматохе одному из стражников нож в бок кто-то сунул.
– До смерти?
– Нет, бог миловал, а то бы Матвей уже в петле болтался, однако за таковые дела меньше как каторгой не отделаешься, а это ничуть не лучше петли, только помучаешься дольше.
– А точно ли он сей нож в стражника сунул?
– Да кто его разберет в суматохе, а только чужак он всем, так что на него показывают.
– А портовой стражей командует капитан над портом?
– Да, ваше величество.
– Кстати, а вы откуда о сем происшествии ведаете?
Калитин на секунду потупился, а затем вскинул голову и твердо ответил:
– Матвей у меня помощи просил.
– А вы, стало быть, поначалу отказали, а потом, когда я объявился, то о дружке и вспомнили? Ладно-ладно, можете не отвечать. Хорошо, я понял.
Наш разговор велся до сих пор по-немецки, и Буйносов с Романовым, как ни топорщили уши, так ничего и не поняли. Очевидно, поэтому, когда я велел проводить Калитина, на лице князя Буйносова отразилось недоумение. Однако делать нечего, и Семен, гневно зыркнув глазами, отворил дверь. Савва вновь взмахнул шляпой, но выдержать это оказалось выше сил моего верного рынды:
– Ты что, кланяться, собачий сын, на чужбине разучился? Царь перед тобой, пади в ноги!
– Я вольный человек, и в ноги никому, кроме Бога, не кланяюсь, – огрызнулся Калитин.
– Христопродавец ты, а не вольный человек!
– На себя посмотри, скольким царям присягал, помнишь ли?
– Уймитесь! – пришлось прикрикнуть мне, пока Савва с Семеном не наговорили друг другу лишнего и не случилась еще одна дуэль. – Уймитесь, говорю, а то не постесняюсь царским кулаком зубы пересчитать!
– Прости, государь, – тут же повинился Семен, – а только не могу я на его рожу спокойно смотреть!
Последние слова князь проговорил, когда Калитин уже, слава богу, вышел. Миша Романов не участвовал в перепалке, хотя лицо его выражало полное согласие с позицией Буйносова.
– Государь, а чего ты нас оглашенными назвал? – спросил он, когда князь Семен немного утихомирился.
– А как надо было? – не понял я.
– Так оглашенные – это те, кого крестить уже собрались, а в церковь еще не пускают.
– Чего?
– Ну как же, иноверец, когда желает святое крещение принять, поначалу оглашает свое намерение, оттого и зовется оглашенным. Потом его крестят, но до той поры он должен догматы наши изучить и хотя бы «Отче наш» и «Верую» выучить.
– Вон оно как, ну что поделаешь, перепутал я. Все же мне язык ваш не родной.
– Ага, а еще там женки обед приготовили, справлялись, можно ли подавать.
– Вот что, ешьте без меня, а мне сейчас надо к одному старому другу наведаться.
– К какому еще другу?
– Олле Юхансону, капитану над портом. Он меня звал в гости, авось там накормят.
– Мыслимое ли дело, чтобы государю трапезничать по гостям ходить? Ты как хочешь, Иван Федорович, а сие есть умаление чести!
– Ох, Миша, если просто поесть, то твоя правда – невместно. А вот если по делу, то и не грех.
В прошлое мое посещение Стокгольма семейство Олле Юхансона проживало в том же доме, где находилась контора капитана над портом. Но, очевидно, дела его
