Список, присланный Бутурлиным, и впрямь впечатлял. Значительные запасы пороха, оружия и продовольствия были как нельзя кстати. Одних пушек разных калибров – более сотни.
– Не прикажешь ли, государь, чтобы запасы сии сюда прислали? В походе на Смоленск куда как пригодятся.
– Нет, не прикажу. Пусть запасы сии охраняются пуще глаза. Летом надо будет рать посылать на Астрахань против тамошнего самозванца. Вот запасы сии и пригодятся. Опять же крепости восстанавливать – царицынскую, саратовскую, самарскую и прочие. Нужны будут туда пушки.
– Как повелишь, государь; а что прикажешь с казачьей челобитной делать?
– С какой еще челобитной?
– Ты тоже, Иван Федорович, скажешь – «казачьей»! – встал со своего места Романов. – Если холопы от хозяев поубегали да разбойничали где ни попадя, так уже и показачились?
– Так, бояре, ну-ка с этого момента поподробнее: что за холопы, почему показачились и что за челобитная?
Дело, как выяснилось, заключалось в следующем. Во время Смуты в центральную Россию кинулись как мухи на мед разного рода банды из казаков и людей, называющих себя таковыми. К ним, как водится, пристало немало сторонних людей из разных слоев общества, от боярских детей до холопов включительно. Еще до освобождения Москвы вожди ополчения стали предпринимать попытки наведения порядка, одной из которых стал мой поход на Железный Устюг и далее на Вологду. После выборов царя таких усилий стало больше, и самые умные из казаков стали потихоньку сворачивать свою деятельность и убираться подобру-поздорову кто на Дон, кто на Волгу, кто еще куда. И вот тут толпам показачившихся стало ясно, что нигде их не ждут и никому они не нужны. Ну разве что бывшие владельцы холопов были бы не прочь увидеть их в своих деревнях отбывающими повинности. Что характерно, государство было с вотчинниками и помещиками вполне солидарно, поскольку нуждалось в налоговых поступлениях. То же касалось примкнувших к казакам посадских и черносошных людей. Оглядев бояр, я понял, что большинство из них ничтоже сумняшеся ожидают, что их царь, задрав хвост, побежит лично разгонять бывших холопов по их вотчинам. Некоторые более адекватные были согласны, чтобы царь послал воевод. То, что на носу война и войск просто нет, не беспокоит вообще никого.
– Скажите мне, любезные, а много ли сих «казаков» и хорошо ли они вооружены? – осторожно спросил я собравшихся.
Бояре, помявшись, ответили, что непосредственно под командованием атамана Матвея Сомова – чуть менее трех тысяч человек, делившихся, впрочем, внутри на отряды помельче. Лошади есть примерно у половины, огнестрельное оружие – у трети. То или иное холодное оружие есть у каждого.
– Замечательно, а где челобитная?
Дьяк, вздохнув, достал документ и нудным голосом принялся зачитывать. Если коротко, то казаки били челом и хотели послужить моему царскому величеству в чаянии того, что я их пожалую. Надобно сказать, что челобитная была составлена довольно грамотно, в том смысле, что присутствовали все необходимые для казенного делопроизводства обороты, а мой титул приведен полностью и написан золотыми чернилами. Которые, кстати сказать, довольно большая редкость.
– Это кого же они там такого грамотного нашли для челобитной? – хмыкнул я, когда чтение закончилось.
– А чего искать, – отвечал дьяк, – когда Матвейка Сомов, покуда не утек к вору лжецаревичу Петру, в Постельничьем приказе служил в подьячих.
– Эва как, надобно бы встретиться да потолковать с сим атаманом.
Такая возможность представилась через несколько дней. Вообще, встречаться с царем людям такого ранга, как бывший подьячий, пусть даже и ставшим атаманом, не положено. Их удел – вести переговоры с назначенными мной людьми, причем не слишком высокопоставленными. К тому же инцидент со стрельбой в мою сторону под Коломной сыграл свою роль, и мои приближенные в последнее время делали все, чтобы подобное не повторилось. Однако Сомов меня заинтересовал. Все-таки – при нелюбви народа вообще и восставших, в частности, к государственной бюрократии, он сумел выдвинуться в первые ряды. Что говорило об определенной харизме и лидерских качествах. Кроме того, ему удалось объединить несколько отрядов и убедить их посвятить жизнь не разбою, а служению государству. Такая позиция заслуживала если не уважения, то внимания. Вызывали интерес и люди, составляющие его отряд. У меня поход на носу, а ратников кот наплакал. Тут же люди худо-бедно вооруженные и к воинскому делу привычные. Надо только их энергию в полезное русло направить.
Принимать казачьих лидеров по моему приказу должны были мой кравчий Вельяминов и неразлучный с ним Анисим Пушкарев. Сам я хотел устроиться где-нибудь поблизости, чтобы наблюдать за ходом переговоров, однако, к моему удивлению, подходящего помещения в кремле не нашлось. Ну что поделать, буду строить себе дворец – озабочусь. Пришлось ограничиться строгими инструкциями. Первым пунктом было во что бы ни стало разделить казаков, чтобы они перестали быть монолитной силой. Из имеющих хоть сколько-нибудь справных лошадей создать конный казачий полк. Вооруженных огнестрелом поверстать в стрельцы, а прочих либо в пикинеры, либо еще куда. Отдельно нужно было выявить знающих пушкарское дело или кузнечное ремесло. И тех и других не хватает катастрофически, кадровый голод просто дикий. Во-вторых, надо было постараться отделить от основной массы людей, потенциально склонных к бунту. Особенно из числа бывших атаманов, есаулов и прочих вождей. Не хотелось бы в походе иметь проблемы с дисциплиной. Работа, впрочем, найдется и им. Дела в Сибири идут ни шатко ни валко, людей там мало, сгодятся и такие. К тому же это для обычных людей Сибирь – место ссылки, а для казаков – самое подходящее место, подальше от бояр и государственной администрации. Поставят остроги, будут собирать ясак. Ну а начнут озоровать, что поделаешь… Сибирь, она большая, закон там – тайга, а прокурор – медведь. Ну и в-третьих, мне было интересно узнать, что за человек Матвей Сомов и где можно его использовать.
Масленицу Федька встречал в Москве. Все более оживающую после ухода оккупантов столицу охватило безудержное веселье. На всех углах слышались веселые шутки и смех, на площадях, веселя народ, скоморохи давали представления. Впрочем, глазеть на все это у боярского сына времени не было. Государь не то наградил, не то наказал сотника Михальского, повелев ему жениться на девице Ефимии Шерстовой. Как оказалось, сговорились они еще до освобождения Москвы, причем на сговоре был сам государь. Однако тогда
