– Лет тридцать пять, наверное.
– То есть двадцать лет он ездил в обнимку с отцовскими книжками. И какая конкретно тебе нужна?
– Вообще все, что у него остались. Прежде всего меня интересуют рукописные дневники его отца.
– Дневники отца… Тебя не пугает, что он мог все-таки в них заглянуть и овладеть одним-двумя приемчиками?
– Это не так просто.
– Надо думать. Но за двадцать-то лет… Может, твой сыщик все-таки не сбежал. Может, Генри Уинтроп превратил его в лягушку.
– Неплохой фокус, – кивнул Брейтуайт. – Я бы сам с удовольствием им овладел.
– Не сомневаюсь.
– Вот и все. Теперь можете посылать меня к черту.
– Погоди, – сказал Монтроуз. – Если ты так боишься этого парня, может, мне и правда стоит с ним встретиться. Ладно, допустим, я уговорю его продать дневники. Что мешает мне тут же сжечь их?
– Ничего, – пожал плечами Брейтуайт. – Скажу больше: для меня это далеко не самый плохой вариант. Да, мне нужны эти записи, но гораздо важнее, чтобы они не достались никому другому.
– Например, Ланкастеру?
– Особенно ему. Послушайте, мистер Тернер, когда я спросил вас о том, чего вы хотите, я уже знал ответ. Вы хотите, чтобы меня не стало, чтобы я исчез из Чикаго и из вашей жизни.
– А ты догадлив.
– Беда в том, что если я уеду из города сейчас, то вы останетесь на милость капитана Ланкастера и Ордена. На вас им плевать, а вот Аттикус из-за своего родства с Титом Брейтуайтом представляет для них определенную ценность. Не как личность, а как своего рода фетиш. Они знают, что он существует, и не оставят его в покое. Никогда.
– Да, и за это отдельное спасибо тебе.
– Не мне, а моему отцу. Впрочем, что толку поминать старое. Однако если все пройдет, как задумано, очень скоро я встану во главе Ордена. Мне будет подчиняться не какая-то одна ложа, а все натурфилософы в стране. Капитана Ланкастера устранят, и я прослежу, чтобы вашу семью оставили в покое. Клянусь.
– Как здорово, – сказал Монтроуз, не веря ни единому его слову. – Короче, эти дневники помогут приблизить тот счастливый день?
– Они будут нелишними.
– А если я тебе их не отдам, это все равно что вспороть горло собственному сыну.
– Ну, я бы так не сказал. Но лучше Аттикусу не станет, это точно.
– То есть, если я сожгу записи, а ты все равно добьешься своего, то ты так и так станешь королем, вот только ничего не будешь мне должен.
– Логично.
Монтроуз наконец улыбнулся.
– Видишь. Я же говорил, без угроз не обойдется.
* * *Эйкен, штат Иллинойс, – небольшой городок на реке Огайо, на полпути между Каиром и Метрополисом. Солнце только-только поднялось над крышами. Монтроуз с Аттикусом ехали через центр, который в этот час казался вымершим. Светофор задержал их у эйкенского муниципалитета, и Аттикусу некстати вспомнилась ночная поездка через Байдфорд. Монтроуз, до сих пор не остывший от разговора с мальчишками, злобно глядел на тротуар в надежде, что там хоть кто-то появится. И пусть только попробует косо посмотреть!
Загорелся зеленый. Они свернули направо и поехали на запад по Элм-стрит, выискивая дом номер 213.
Чуть не проехали. Дом сам по себе был непримечательным, однако сосед на крыше своего гаража установил большой указатель с неоновой стрелкой, повернутой в сторону номера 213. На указателе было написано: «Любитель ниггеров». Отец и сын не верили своим глазам.
Монтроуз в очередной раз убедился, что пределов людской косности нет.
Входная дверь дома 213 распахнулась, и оттуда с кочергой наперевес выскочил невысокий белый мужчина. Он широким шагом направился к «кадиллаку», но, не дойдя нескольких шагов, остановился.
Аттикус опустил стекло со своей стороны.
– Простите, вы случайно не Генри Нэрроу?
– Нет, я Дэвид Лэндсдаун, эсквайр, – ответил мужчина.
– Юрист? – Аттикус перевел взгляд на стрелку. – Случайно не работаете в НАСПЦН?
– Работаю. Два года назад вел дело по интеграции в наших школах. Кларк, мой сосед, решил устроить так, чтобы все знали, куда швырять камни… – Он опустил кочергу. – Прошу прощения. Когда к дому подъезжает незнакомый автомобиль, ничего хорошего это не сулит.
– Не извиняйтесь, – сказал Монтроуз, выглядывая с водительского места.
– Не желаете зайти на чашечку кофе?
– Да, сэр. Почтем за честь.
* * *Они пили кофе в гостиной у Дэвида Лэндсдауна. Передавая сливки и сахар, хозяин рассказал, что его жена, Джудит, уехала на службу в Маунт-Вернон, в полутора часах езды отсюда.
– Когда начался процесс, местный пастор попросил нас больше не приходить по воскресеньям. Боялся, что кто-нибудь захочет меня застрелить, промахнется и отправит к Господу его. Год мы сидели дома, потом Джуди нашла новый приход. А я как-то отвык.
– Не думаете переехать? – спросил Аттикус.
– Каждый раз, когда меняю стекла. Но я упрямый. Будь Джуди здесь, она бы вам рассказала. – Лэндсдаун сел в кресло у камина; кочерга вернулась на свое место. – Итак, вы ищете Генри Нэрроу… Ваш старый приятель?
– Нет, сэр, – ответил Монтроуз. – Мы не знакомы. Нам нужно встретиться с ним, приобрести у него кое-какие книги.
– Ясно. Надеюсь, вы не издалека. Дело в том, что Генри Нэрроу мертв, и уже довольно давно. Его вместе с семьей убили в тысяча девятьсот сорок пятом, почти сразу после войны.
– Убили? В этом доме? – спросил Аттикус.
– Нет, они тут и не жили. Дом двести тринадцать по Элмстрит, который вам нужен, в другой части города, у кладбища. А вы сейчас на западной Элм-стрит. Приезжие постоянно путают. Кстати, именно так я и познакомился с Генри Нэрроу. Он приехал по объявлению, искал дом вдовы Мецгер и, естественно, попал сюда.
С ним были женщина и мальчуган. Его он представил как сына, Генри-младшего, а женщину, Перл, назвал няней. Она была негритянка, довольно светлая, а мальчик еще светлее и рядом с отцом вполне мог сойти
