Некрономикон. Аль-Азиф, или Шепот ночных демонов

устройства шарниров, мы принялись разглядывать поверхность пластин. Они и в самом деле оказались покрыты множеством мельчайших, с трудом различимых глазом отверстий, похожих на уколы очень тонкой иглы. Располагались они удивительно ровными рядами, будучи собраны в группы разного числа (иногда даже по одному), разделенными промежутками также разной длины. Они были столь мелки, что при попытке пересчитать их очень быстро утомляли глаза и сливались в сплошную рябь. Однако Музафар и Ахмед благодаря обретенным способностям все же смогли пересчитать их на нескольких пластинах, получив от восьмисот двадцати до тысячи шестнадцати. Но я, вглядываясь в них, сразу понял, что их число не имеет для нас никакого значения, что оно не даст нам никаких ответов, и попросил друзей не продолжать. Глядя на эти строчки, я пытался уловить в них систему, так как поначалу был уверен, что это – своеобразные иероглифы, или буквы, или какие-нибудь еще носители слова. Но в конце концов я отказался и от этого. Система в них явно была, но какая-то другая, совершенно необъяснимая. Она не скрывала в себе письмен, ее предназначение было совсем иным. Я понял это совершенно твердо, ибо благодаря своей обретенной способности проникать в логику письменности не мог здесь ошибиться. После долгих стараний я даже поймал было эту систему и попытался следовать по ней. Но она вдруг повела меня в такие провалы и лабиринты, что я, ужаснувшись, тут же оставил эту затею. Но она еще долго сидела в моей голове, начисто лишая меня способности соображать, так что я даже испугался за свой рассудок. Чтобы освободиться от этого кошмара, пришлось даже прибегнуть к хорошей порции опиума. Один лишь проблеск в этом темном потоке дал мне намек на предназначение этой череды уколов, неповторимой на каждой из пластин. Это случилось, когда я в очередной попытке проникнуть в загадочное построение этих странных строчек прибегнул к помощи лампы. Я увидел неисчислимые потоки тысячеликого света, зарождающиеся в отверстиях и струящиеся между пластинами в сотнях тысяч направлений. Они в невообразимом хаосе перекрещивались, складывались и сливались с также неисчислимыми потоками такого же тысячеликого света, рождаемыми телом существа, облаченного в панцирь. Но хаосом все это необъятное разумом движение казалось лишь при первом взгляде. На самом деле, при всем своем многообразии, оно было удивительно упорядоченным и четким, что вызывало восхищение и желание любоваться им бесконечно. Что за существо привиделось мне тогда, понять было невозможно – контуры его были совершенно невнятными. Но это, очевидно, не имело никакого значения. Я подумал тогда, что им могло быть любое из существ, описанных на стенах подземелья. Кто бы это ни был, оказавшись внутри панциря, он своими жизненными проявлениями пробуждал в нем какие-то таинственные силы, которые и были призваны навести мост между сознанием и Полусферой.

Омар с помощью своего таинственного дара определил, что отверстия имели самую различную глубину: не меньше тысячи вариантов! И это было не менее удивительно, так как толщина пластин не превышала толщины клинка кинжала, и представить себе тысячу вариантов глубины в такой толщине было просто немыслимо. Кроме этих загадочных уколов панцирь был покрыт многочисленными царапинами, иногда довольно глубокими, без сомнения, следами от ударов оружия, но везде невиданный металл стойко выдержал их, много раз спасши жизнь своему обладателю.

Обследовав в течение нескольких дней весь панцирь, мы решили все же примерить его. Это решение после рассказа пирата далось нам нелегко. Мы много раз порывались сделать это, но страх чего-то неведомого и ужасного всякий раз удерживал нас. Наконец, когда все другие способы изучения были исчерпаны, мы решились побороть этот страх. Немалую роль здесь сыграли письмена на его нагруднике, говорившие о том, что ни с кем из множества надевавших его ничего плохого не случилось.

Первым решившимся на это был Саид. Натянув на себя панцирь, он долго и тщательно прилаживал его, поправляя чуть ли не каждую пластину. В конце концов панцирь облег его тело настолько, что нам показалось, будто оно обнажено, лишь стало немного больше. Мы во все глаза воззрились на него, ожидая чего-то необыкновенного. Но мгновения текли бесконечной чередой, не принося никаких чудес, и лицо самого Саида постепенно наполнялось недоумением и досадой. Очевидно почувствовав закравшееся в нас разочарование, он вдруг, закрыв глаза, напрягся лицом и телом, словно пытаясь что-то из себя выдавить. И тут произошло то, чего мы уже перестали ожидать. Мы увидели свет! Панцирь едва заметно засиял чем-то, что, пожалуй, даже нельзя было назвать ни светом, ни сиянием, ибо оно не испускалось наружу, а уходило куда-то вглубь. Я вспомнил недавнее видение, мимолетно вспыхнувшее в моей голове при свете лампы, и меня озарила догадка: панцирь пробудился! Его загадочная сущность вступила в соприкосновение с естеством Саида, началось их слияние и перекрещивание путей их течения. Одним словом, они начали объединяться в целое. Тут я ощутил движение и поймал себя на том, что, всецело увлекшись необычным явлением, совсем перестал наблюдать за Саидом. Он же, сменив на лице маску непосильного напряжения выражением блаженного упоения, медленно поднял руки и воздел их над головой. Движение это, в котором он умиротворенно застыл, было похоже на плавный взлет и воспарение над нами и всем земным. В таком положении он пробыл без единого вздрагивания и колебания довольно долгое время, за которое мы все, в том числе и он сам, успели проголодаться. И все это время он удивительно отчетливо казался нам чем-то возвышенным и… бесплотным. Но наконец сияние внутри панциря и тела Саида начало меркнуть и постепенно угасло совсем. Саид очнулся, словно от глубокого сна, и с упоенным выражением лица принялся стаскивать с себя панцирь. Это далось ему с большим трудом, лишив последних сил. Саид в изнеможении опустился на ковер и, не дожидаясь наших расспросов, сказал:

– Я был за облаками, под самым солнцем. Я видел потоки света, низвергающиеся сверху к земле, и другие потоки света, поднимающиеся из недр земли им навстречу. Я видел облака, которые поглощали этот свет, словно песок – воду. Я видел искрящийся купол, висящий высоко в небе, сквозь который проходила лишь часть света, исходящего от солнца. Я видел, как этот свет менялся в облаках, доходя до земли уже совсем другим. Я видел воздух. Где-то его было меньше, а где-то – больше, где-то совсем мало, а где-то – очень много. Где-то он висел невесомой дымкой, а где-то громоздился тяжелыми и плотными тучами. Он двигался, он проделывал множество