Солнце тем временем коснулось дюн, и на мертвый город опустился прохладный сумрак. Настал момент, которого мы все с нетерпением ждали с того мгновения, как вступили в священный круг. Сблизившись тесным кружком и на всякий случай приготовив панцирь, мы погасили факелы и зажгли лампу, в надежде на то, что она прольет свет на царящую теперь в этом благословенном месте тьму забвения. Ровный и теплый свет мгновенно раздвинул сгустившуюся темноту, озарив пространство храма далеко за нашими спинами и поднявшись высоко вверх, казалось, к самому незримому куполу. Затем, к нашему несказанному удивлению, он стал шириться и разгораться, заполняя весь необозримый простор пустыни, превратившись наконец в самый настоящий дневной свет. Оглядевшись вокруг, мы вдруг увидели город, словно стряхнувший с себя вековой песок и вставший перед нами гордо и жизнерадостно. Он был действительно прекрасен, но не роскошью и изысканностью, а строгостью и продуманностью. Здесь не было величественных дворцов, вычурных башен и колоннад. Все его дома, большие и малые, были построены из тех самых плит и блоков спеченного и сплавленного песка, однако и эта архитектура поражала своим разнообразием и красотой. В солнечном сиянии они действительно сверкали, словно золото и янтарь, переливаясь радужным разноцветием, будто в них были вправлены тысячи драгоценных камней. Устройство же домов, улиц, площадей и прочих присущих городу элементов, а также их расположение – теперь мы вдруг ясно поняли эту логику – все было посвящено достижению главной цели: противостоянию жестокой стихии и созданию наибольшего удобства для жизни посреди пустыни. Постройки были расположены так, что на улицах в любое время дня были затененные места, где можно было укрываться от палящих лучей. Улицы не имели длинных сквозных участков, чтобы не давать разгуляться ветру и останавливать гонимые им струи песка. Огромные колпаки, которые мы видели днем, покрывали целые островки домов и даже небольшие части города, защищая их и создавая в них более мягкий климат. И это была лишь малая часть тех удивительных и простых чудес человеческой мысли, которые мы увидели здесь. Мы находились в самой середине города, но видели все это как бы со стороны и с возвышения, да еще и все время перемещаясь, обозревая его с разных сторон. Сначала мы не обратили на это внимания, но когда поняли это, взоры наши обратились к центру. То, что мы увидели, наполнило наши души восторгом и благоговением: великий храм предстал перед нами во всем своем величии и великолепии. Грандиозные колонны, гордо вздымаясь до самых небес над тщетно стремящимся вслед за ними городом, торжественно несли, казалось, отлитое из золота гигантское кольцо, обрамляющее сверкающий нежно – и в то же время ярко-фиолетовый купол Полусферы. Он искрился и переливался бликами и отблесками и был ослепительно прекрасным, походя на скопление диковинных кристаллов благородного аметиста, и казался совершенно невесомым, плывя высоко над городом без всякой опоры. Город же, увенчанный и озаренный этим чудеснейшим из самоцветов, расцветал на глазах, наполняясь особым неотразимым обаянием, каким не обладал больше ни один город на свете, отовсюду манящим к себе жаждущих прикоснуться к нему.
Налюбовавшись этим сказочным чудом и вновь обратив взгляд на город, мы вдруг заметили, что он полон людей. Они были повсюду и во множестве. Они передвигались по улицам, сновали между домами, постоянно появляясь из них и исчезая в них. Они толпились на площадях и вокруг хаузов, торопились по делам или блаженно отдыхали, бойко торговались на рынках или степенно беседовали в тенистых дворах и на обширных террасах под навесами. Выражения их лиц были то деловыми и озабоченными, то сияющими радостью, то усталыми, беззаботными, сосредоточенными – словом, самыми разными, какими только могут быть. Но мы не видели среди них ни одного омраченного унынием, обреченностью, страданием или страхом. Словом, кругом царили оживление, довольство и умиротворенность.
Вдруг словно по чьему-то резкому окрику головы всех, кого мы могли видеть, повернулись в одну сторону. Все бесчисленно разные выражения, которые мы наблюдали только что, сменились на их лицах совершенно одинаковым выражением удивления и тревоги. На них не было страха, они лишь изумленно и недоуменно взирали на северо-восток, где вдруг засияло еще одно солнце! Два светила теперь медленно приближались к зениту, и на лицах ошеломленных людей все больше и больше проступала растерянность, переходящая в смятение. Ведь такое зрелище они видели впервые и не могли даже отдаленно предположить, что же оно означает. Мы тоже были ошеломлены и, затаив дыхание, созерцали происходящее.
Тем временем новое солнце заметно обогнало старое, и стало хорошо видно, что оно движется гораздо быстрее. К тому же оно не стремилось ввысь, а, наоборот, стало опускаться к земле, словно облако перед дождем. Но самое удивительное было в том, что оно начало приобретать очертания именно облака. Оно не было больше круглым, оно клубилось и постоянно меняло свою форму, разрастаясь до невероятных размеров. Оно беспрестанно и причудливо двигалось снаружи и внутри, и от этого невообразимого движения свет его становился вовсе нестерпимым для глаз. Глядя на него, я уже не сомневался, что за явление я вижу перед собой. Ведь его облик в точности совпадал с описаниями небесного чудовища, состоящего из света, явившегося в свое время египтянам и каинам. И едва я четко обозначил эту мысль, в моей голове многократным эхом громовых раскатов, прогрохотавших где-то в далеких далях, зазвучала череда леденящих душу звуков: «Хаза-ат-Тот!.. Хаза-ат-Тот!..» Они дрожали и переливались в моей голове, словно голоса поющих столбов подземелья, многократно повторяясь и проникая в самые глубины сознания, рождая неописуемые порывы броситься одновременно прочь и навстречу. Усилием воли я стряхнул с себя овладевшее было мною наваждение, мысленно напомнив себе, что это – всего лишь видение лампы, и продолжал наблюдать за происходящим.
А тем временем переливающееся, клубящееся и испускающее длинные лучи облако дьявольского света неотвратимо приближалось. Лица жителей города наполнились уже паническим ужасом, ибо жуткое заклинание, едва не захватившее мой разум, будучи лишь видением, очевидно, содрогало все их естество неистовыми ударами, мутя и рассеивая сознание. Когда же ослепительный кошмар распростерся над
