– Поехали!
– Куда? – спросил я.
– Куда глаза глядят, – сообщил тот.
Катались мы по вечернему городу, потом выехали на загородное шоссе. Вернулись в часть, когда совсем стемнело. Мотоцикл оставили у караульного помещения.
И потом вновь продолжили беседу в ротной канцелярии. Капитан Рубцов вытянул из меня все сведения о родителях, родственниках, школьных друзьях. Рота спала спокойным сном, а мы все продолжали разговор.
Когда мы закруглились, я все же рискнул спросить, к чему все это было. Капитан в ответ сообщил, что все узнаю в свое время.
Следующим утром Климов был в жутком настроении, для начала без разговоров забрал у меня военный билет, потом в комендатуре выместил все зло на молодом лейтенанте, начальнике караула. Тот имел после этого бледный вид и шаткую походку.
Катались мы с ним целый день из штаба дивизии в штаб армии и обратно.
В конце дня он сунул мне военный билет и сообщил:
– Возьми лычки у старшины. Приказом командира полка тебе присвоено звание ефрейтора.
– За что? – невольно вырвалось у меня.
– За все хорошее, мать твою, – сообщил подполковник. – Завтра убываешь в командировку, так что экипируйся как положено. Ахрамеев в курсе.
Как ни странно, деды о моей беседе с особистом не задали ни одного вопроса, что, собственно, было понятно: меньше знаешь – крепче спишь. Только, попивая чаек в каптерке, молча следили за моими сборами. Также молчанием и переглядыванием отреагировали на лычки на моих погонах.
Потом, когда они остались одни, Пузенко сказал:
– Видали? Сегодня салабону ефрейтора дали, завтра с особистом в командировку уезжает. Интересно, в каком звании он из нее приедет и приедет ли вообще. Точно засланцем у нас служил. Кого только выслеживал, непонятно.
Он подозрительным взглядом обвел сослуживцев.
– Вы, случайно, не из зеленых братьев будете? – ехидно спросил он Мицкунаса с Шедисом. – Может, он вас выпасал?
– Ты чо, охренел! Какие зеленые братья? Мы оба комсомольцы, – возмутился Мицкунас. – У нас биография чистая. А зеленых братьев уже лет пятнадцать как нет. Несешь всякую ерунду!
– Да ладно, уже и пошутить нельзя, – засмеялся старшина. – Но все равно, уж очень странные дела вокруг этого парня происходят.
Утром меня разбудил дежурный по роте.
– Эй, ефрейтор, подъем, – тихо скомандовал он, трогая за плечо, – приказано тебя разбудить в шесть часов. Собирай вещички и дуй в столовую, Особист в семь утра ждет тебя у караулки.
Когда я со скаткой и сидором подошел к караулке, у мотоцикла суетились два солдатика, что-то монтируя в коляске.
Капитан Рубцов, покуривая, ожидал меня на крыльце, беседуя с начальником караула. Тот, видимо, только что проснулся, потому что стоял с заспанным лицом.
– Ага! Вот и водитель! – воскликнул Рубцов и, спустившись с крыльца, протянул руку, чтобы поздороваться.
Я не успел, как положено, отрапортовать, поэтому пришлось протянуть руку в ответ. Пожатие капитана было железным.
Но мы не лыком шиты, я также сжал ладонь сильнее.
– Нормально, – сказал капитан и отпустил руку. – Смотрю, ты к поездке готов. Сухпаек, надеюсь, тебе на неделю выдали?
– Так точно, – я погремел сидором.
– Тогда клади его в коляску, только осторожней, там рацию ребята установили. И в путь.
– Товарищ капитан, разрешите спросить, а куда, собственно, мы едем?
Рубцов усмехнулся:
– Ну, пожалуй, конечный пункт маршрута я могу назвать. Едем мы в Алакуртти.
«Ни хера себе! – мысленно воскликнул я. – Тысячу километров на мотоцикле! Блин, охренеть и не жить. Да у капитана жопа отвалится на заднем сиденье сидеть. В коляску из-за рации и груза не усесться. Хотя Алакуртти – это здорово, можно глянуть знакомые места».
Мы ехали, не останавливаясь, часа четыре. Остановились около небольшой речушки. Рубцов вытащил туристский топорик и предложил мне заняться костром.
Когда костерок разгорелся, у капитана на плащ-палатке был накрыт стол: две банки с тушенкой, полбуханки хлеба и сахар-рафинад, пачка грузинского чая. И кроме того, стояла фляжка с неизвестным содержимым.
Повесив котелок над костром, я присел к столу, капитан недрогнувшей рукой налил в кружки по пятьдесят граммов и первым опрокинул их в рот, перед этим лаконично сказав:
– За успех.
Ну, что же, дают – бери, а бьют – беги, поэтому я тоже выпил водку и, придвинув банку с тушенкой, начал есть.
Покемарив с часок после чаепития, Евгений Иванович встряхнулся и, встав на ноги, предложил:
– Сашок, как насчет размяться? Ты же у нас вольник, вроде даже призером был каким-то.
Я встал и, оглядев капитана, ответил:
– Вообще-то можно, только вы, товарищ капитан, легче меня будете кил на пятнадцать, как бы нечестно получается.
– Какая на хрен честность, – ответил тот. – Враг в бою тебя не спросит, сколько ты весишь.
– Ну, тогда давайте, – согласился я, и в этот же момент Рубцов кинулся ко мне.
Мое молодое тело послушно сдвинулось в сторону, подсечка, и капитан кубарем полетел на речной песок.
Встав, он подозрительно посмотрел на меня, отряхнулся и сказал:
– Что-то я такого приема у вольников не встречал. Откуда дровишки?
– Товарищ, капитан, – не преминул я его подколоть, – вы же меня позавчера два часа расспрашивали. Вам напомнить, где учился мой батя?
Рубцов озадаченно почесал затылок.
– Уел, салага, – расстроенно сказал он. – Как есть уел. Тогда давай еще раз попробуем.
Второй раз мой номер не прошел. Разошедшийся капитан валял меня, как хотел, по песку. Через полчаса он закончил экзекуцию и, встав, заключил:
– Потенциал у тебя есть, но заторможенный ты какой-то. Никак не могу понять почему?
Мне-то было понятно почему. Но рассказывать об этом было бессмысленно. Никто не поверит. Хорошо еще, что у тела остались кое-какие наработанные движения, а то и этого бы не смог продемонстрировать. Все же занимался борьбой пятьдесят лет назад.
Рубцов глянул на часы:
– Так, давай собираться, сейчас мы заедем кое-куда.
Пока я собирал все вещи, он включил рацию и сказал в нее несколько
