Как Куницын ухитрился произнести эти слова без единого мата, не представляю, но сейчас он сидел и доброжелательно разглядывал меня сквозь очки.
– Это очень серьезный шаг в жизни, – сказал я в ответ. – Мне кажется, что я не заслуживаю такой чести.
– Ерунда! – взмахнул рукой замполит. – Кого еще принимать в партию, как не таких ребят, своими делами заслуживших стать коммунистами. Так что садись и пиши заявление на имя парторга полка. Рекомендации тебе дам я и капитан Ахрамеев.
«Ни хрена себе! – удивился я про себя. – Да у них тут целый заговор!»
– А можно немного подумать, товарищ майор? – спросил я. – Мне все же кажется, что я еще не готов быть членом партии.
– Позволь об этом судить мне, – сообщил тот. Он открыл принесенную с собой папку, вытащил оттуда лист бумаги и протянул мне авторучку.
Вздохнув, я принялся писать под диктовку замполита. Взяв мое заявление, он попрощался и в хорошем настроении удалился. Мне же пришлось еще выслушать речь Табакова, пытающегося втолковать, какой чести я удостоен.
После этого моя служба вошла в привычную колею. Я продолжал возить подполковника Климова. На дачу тот уже не ездил, но в увольнительные отпускал регулярно. Раза три я приходил в шашлычную, переодевшись в гражданку, болтал там с Виноградовым, с девочками. О Лене Сафоновой никто при мне не вспоминал. Только Наталья Петровна, наедине в кабинете, просила не держать зла на девушку.
– Саша, понимаешь, женщина должна думать не только о себе, но и о будущих детях. Она просто по молодости не смогла оценить твой потенциал и предпочла синицу в руках журавлю, – как-то сказала она.
– А меня вы считаете журавлем? – заинтересовался я.
– Ты знаешь, дорогой, мне уже под пятьдесят, – ответила директорша. – И я немного научилась разбираться в людях. Ты, парень, далеко пойдешь, поверь моим словам. За год совместной работы я в этом убедилась. Не знаю, как получилось, но ты очень быстро повзрослел. Смотрю на тебя, потом на свою дочь и вижу огромную разницу, а вы ведь сверстники. Сомневаюсь, что ты вернешься к нам на работу, но, если что, мы тебя будем ждать.
Поблагодарив Наталью Петровну за добрые слова, я отправился домой. По дороге думая, что бы она сказала, узнав, что меня, возможно, примут кандидатом в члены КПСС да еще и чем-нибудь наградят.
В начале октября в часть начало прибывать молодое пополнение, а через несколько дней на дембель ушли наши деды, а затем капитан Ахрамеев обрадовал тех, кто прослужил два с половиной года. Утром на построении он объявил, что они тоже будут уволены в запас сразу, как достроят новый гараж в автопарке.
С этого дня новых дедов в роте мы не видели. Они с раннего утра до позднего вечера проводили на стройке. Приходили в роту уставшие, грязные и сразу валились на койки. Зато дембельский аккорд был выполнен до конца октября.
Через два дня в роте их уже не было. Так что личный состав обновился, чуть ли не на половину.
Служба шла у меня ни шатко ни валко. На носу уже был новый 1970 год, а никаких известий о награждении пока не было. Да и о вступлении в партию никто речи не вел.
Зато комсоргом роты меня сделали сразу, как на дембель ушел Славка Поздняков.
Ничего нового в работе комсорга я не обнаружил и вполне справлялся с этой нагрузкой. На мое счастье, у нас в роте появилось сразу два художника, и я их сразу припахал к стенгазете и боевым листкам. Махорка был весь при счастье, когда увидел первый выпуск стенгазеты с рисунками. И в беседе со мной нечаянно проговорился, что в планах Ахрамеева было поставить меня на должность старшины роты, но что-то у него не срослось. Но от этой мысли он не отказался, и весной меня, скорее всего, ждет эта должность вместе со званием сержанта.
Синицын, исполнявший сейчас обязанности старшины, Ахрамееву категорически не нравился, но после массового дембеля ничего другого ему не оставалось делать, не ставить же на эту должность сержантов, только что пришедших из учебки. Они бы просто не справились с ней. Нельзя сказать, что меня это обрадовало.
– Может, товарищ капитан за это время найдет другую кандидатуру или у Синицына начнет все получаться? – поинтересовался я у замполита.
– Не знаю, – пожал тот плечами. – Возможно и то и другое.
В декабре все мы ждали Новый год, как будто он может принести что-то необычное в нашу повседневную жизнь.
Наконец он наступил, как я ни старался, но домой сорваться не удалось. Пришлось встречать праздник в роте. Тоска была смертная по причине недальновидности некоторых рас…дяев.
На праздник было закуплено вина бутылок двадцать, все они были до времени распиханы в снежные отвалы вдоль дорожек, в ожидании генерального шмона. Старики, проходя мимо, предвкушали, как будут распивать их поздно вечером после отбоя.
Но, увы, часов в шесть появился поддатый Ахрамеев, и на пару с капитаном Кторовым, командиром автобата, они не стали устраивать обыск в роте, а, протыкав все сугробы арматурой, методично вытащили оттуда бутылку за бутылкой. Вина они набрали море и заносили в канцелярию, как дрова. А потом уселись там и пили всю ночь. Могли бы нам хоть спасибо сказать за дармовую выпивку.
Отбой у нас ради праздника был в двенадцать ночи. В это время оба капитана выбрались из канцелярии и разошлись по своим подразделениям присутствовать на вечерней поверке.
Ахрамеев уже изрядно был навеселе, его рожа, постоянно имеющая отличительный багровый оттенок алкаша, сейчас вообще светилась как фонарь.
Слегка покачиваясь, он поздравил нас с Новым годом и, показав кулак на прощанье, опять скрылся в канцелярии, откуда сразу послышалось звяканье стаканов.
Улегшись на нижнюю койку, переехать на которую удалось сразу по возвращении из госпиталя, я попытался заснуть.
Однако сон не шел. Закинув руки за голову, я думал о том,
