– Ну почему же паршивец, – усмехнулся генерал. – В кои веки о нас в верхах вспомнят хорошим словом. Товарищ Куницын сейчас нам доложит по этому поводу свои соображения.
– Товарищи офицеры, – начал свою речь замполит. – Считаю политически неверным, чтобы орденом награждали обычного солдата. Если посмотреть со стороны, то многие спросят: как же так получилось, товарищи, что обычный парень, только начавший служить, смог совершить такой подвиг? А где же вы были, товарищи, в чем заключалась ваша роль в воспитании этого молодого человека? Хотя, скорее всего, награждение будет происходить в закрытом режиме, возможно, его будет проводить генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев или член ЦК Михаил Андреевич Суслов. И тут они узнают, что награждают военнослужащего, не отмеченного никакими заслугами. То есть, получается, мы не имеем никакого отношению к воспитанию нашего бойца. Так быть не должно.
Свою речь замполит пересыпал обильными матами через каждое слово, но никто из присутствующих даже не поморщился, и все внимательно слушали опытного политработника.
– Ваши предложения, товарищ майор? – спросил комдив.
– Товарищ генерал, я считаю, что на награждение должен поехать не просто ефрейтор Сапаров. А отличник боевой и политической подготовки, кандидат в члены КПСС, старшина роты Сапаров, тем более что у нас имеется вагон времени, чтобы решить все эти вопросы.
– Кгхм, – кашлянул комдив. – Все мы знаем, что товарищ Куницын имеет обыкновение отрываться от реалий сегодняшнего дня и мыслит масштабными категориями. Давайте, товарищи офицеры, более приземленно смотреть на вещи. Вряд ли наш герой будет награждаться на таком уровне. Скорее всего, его вызовут в Ленинград в штаб округа. А что скажет наш самый младший по званию капитан Ахрамеев?
– Товарищи, могу поддержать майора Куницына в одном, – заявил Ахрамеев. – Ефрейтор Сапаров вполне справится с должностью старшины. За прошедшее время я в этом не раз убедился. Очень необычный парень, надо сказать. Разговаривая с ним, ловишь себя на мысли, что перед тобой опытный поживший человек, сумевший поставить себя на равных со старослужащими. Где уж он набрался житейской премудрости, непонятно. Но не это важно. Важно то, что я уже не раз думал, что после увольнения старшины Пузенко в запас хотел бы видеть старшиной именно Сапарова.
Комдив Трунов раздраженно побарабанил пальцами по столу.
– Капитан, я вас собрал здесь не для того, чтобы решать, кто там у вас будет старшиной. Думаю, что с командиром полка вы обсудите это без меня. Я лично считаю, что на награждение должен поехать обычный солдат, ну ефрейтор, раз уж вы присвоили ему это звание по настоянию особистов. Но звание отличника боевой и политической подготовки у него должно быть по-любому. Даже если орден ему вручат в штабе армии.
Куницын осторожно кашлянул.
– Ну что там у вас еще? – спросил Трунов.
– Думаю, что мне следует провести индивидуальную беседу с этим военнослужащим и при положительном впечатлении предложить ему написать заявление в партийный комитет о принятии кандидатом в ряды КПСС. План по приему в партийные ряды, между прочим, никто с меня не снимал. А кого еще принимать, если не таких решительных парней.
– Ну, это ваши трудности, – снова отмахнулся комдив, – на этом закончим обсуждение, у нас хватает других более злободневных забот.
Когда полковник Сазонов и капитан Ахрамеев вышли в коридор, первый спросил у капитана:
– Если ты планируешь на должность старшины Сапарова, кто тогда будет возить Климова, хочешь, чтобы тот забросал меня рапортами?
– Ну, я надеялся, на осенний призыв, может, там найдутся водители с правами на легковушку, может, таксист какой попадется, – смутился Ахрамеев.
– Надежда – это хорошо, товарищ капитан, но пока не найдется замены, о назначении Сапарова забудь. А то сам знаешь, что начнется, мне климовские рапорта уже здесь, – и Сазонов выразительно постучал себя по загривку.
За месяц, что меня не было, в роте ничего не изменилось, разве что ребята из весеннего призыва стали уже походить на настоящих солдат. Деды со дня на день ожидали увольнения в запас, забили на все и ничего не делали, переложив все на плечи молодежи. Среди тех, кто служил уже два с половиной года, ходили неясные слухи, что их тоже отправят домой, но точно никто ничего не знал. Поэтому Женьку Судакова, штабного писаря, каждый вечер донимали расспросами, не узнал он что-нибудь новое по этому поводу.
Деды, конечно, напали с расспросами по поводу моих приключений и особенно ранения.
На что я отвечал словами известного фильма:
– Шел, упал, очнулся – гипс.
Конечно, когда я вечером снимал гимнастерку, все соседи глазели на мое правое плечо, где все еще багровел зарубцевавшийся шов. Выходное отверстие мне не было видно. Но в зеркале я его разглядывал с десяток раз. Там дела обстояли не хуже.
– На тебе все как на собаке заживает! – восхищалась Галина Михайловна в дивизионном медсанбате Алакуртти. – И вообще необычайно повезло, только ранение мягких тканей, ни один шов не разошелся. Дренаж на третий день уже можно снимать.
Однако хоть она так и говорила, но продержала у себя почти месяц.
Я даже на всякий случай написал пару писем домой, чтобы родители были в курсе. Но в подробности, конечно, не вдавался. Служба да служба, ничего особенного.
На третий день после возвращения в часть вечером в роте появился замполит полка майор Куницын. Его сопровождал наш ротный замполит младший лейтенант Табаков по кличке Махорка.
Мужик он был безобидный, но, как бы сказала Нона Мордюкова – не орел.
– Ефрейтор Сапаров, пройдемте в канцелярию, – сообщил он, обнаружив меня подшивающим подворотничок.
Накинув гимнастерку, я пошоркал тапочками вслед за ним.
Когда я зашел в канцелярию и, встав по стойке смирно, хотел доложить майору о прибытии, тот вскочив со стула, подошел ко мне и обнял.
– Ну, ты б… е… охуи…й молодец! – воскликнул он. – Настоящий б… п… вот, что значит потомственный воин, мать-перемать! Сын фронтовика – это вам не х… с изюмом. Такие ребята на амбразуры в войну бросались, с криком: «За Родину, за Сталина, всех на х… порвем!»
Снизив немного накал эмоций, он уселся на место и пригласил меня присесть за стол:
– Послушай,