– Ты принял то, что тебе предлагали?
– Нет. – Теперь уже мне передается его дрожь. – Я поманил Лизэлотте к себе, а когда она подошла, схватил ее, повалил на землю и придушил настолько, чтобы увидеть под белой дрянью, которой она вечно мазала кожу, подлинный цвет ее лица. Она хрипела и извивалась возле моих ног до тех пор, пока на пороге не появился Рауш и не приставил к моему затылку дуло пистолета. В тот раз он не избил меня. Мне показалось, что он остался доволен. А я никогда еще не был так близок к тому, чтобы стать тем, кого лепил из меня Рауш – тупым исполнителем. Големом. Солдатом с мраморными глазами. Да, себя я предал, зато остался верен…
Он замолкает и будто в поисках поддержки касается моей руки. Я легонько сжимаю его пальцы.
– Верен кому?
– Той, что ждала меня и умоляла взять ее в жены, а я ответил, что не хочу слишком рано делать ее вдовой.
Сердце Бескова размеренно бьется за моей спиной. У него была девушка. Он кого-то любил, и этот кто-то горячо отвечал взаимностью…
– Я не фашист, Есения. Рассказать тебе, какой процент личного выбора был у каждого из нас?
– Выбор есть всегда.
– Играй по правилам или умри – это ты называешь выбором? Я никогда не интересовался политикой. Биография фюрера, история партии и политическое страноведение проходили через мой мозг, как вода сквозь сито. Зато мне нравились походы, особенно ночные. Я был лучшим в плавании и беге, к тому же, здоров как бык. Мне прислали документы из Ваффен СС. Мать плакала. Грета говорила, что покончит жизнь самоубийством, если со мной что-то случится. Но я подписал бумаги и отправил обратно. Иначе меня ждала бы смертная казнь.
– Как ты выжил?
– Что?
– Как ты выжил? – повторяю я громче. – Ведь Рауш стрелял в тебя и не промахнулся.
Моего обоняния касается знакомый запах парфюмерии – Бесков стирает с ладони Рейсте Огня. Свечи разом гаснут. Комната-колодец наполняется ароматом тлеющих фитилей.
– У Отто Вайса имелись особые инструкции на мой счет. Он погрузил мое тело в машину и привез в замок Мадар, к графу Секерешу. Граф экспериментировал с оживлением. Мы с Вайсом должны были бежать за океан по фальшивым документам, однако все пошло не по плану. Столкнувшись с необъяснимым, он запаниковал, а когда не уверенный в успехе Секереш попытался скрыться, Вайс ранил его, и открытая дверь досталась мне. Я не знал, куда она ведет. Я просто хотел жить.
– И оказался в доме судьи Рихарда?
В темноте Бесков рассеянно водит кончиками пальцев по моему плечу, вряд ли отдавая себе в этом отчет.
– Да. Только семьдесят лет спустя. Думаю, это был очередной опыт графа. Путешествие во времени. Шайсе…
Мы возвращаемся в комнату Рауша. Там Бесков снова маскирует дверь полотном. Рассеянно осмотревшись по сторонам, он берет со стола потемневший от времени нож для вскрытия писем, проверяет остроту и вдруг быстрым движением протыкает себе безымянный палец.
На пол падает густая темная капля. Приблизившись к стене, Бесков обмакивает кончик пера самопишущей ручки в свою кровь и оставляет на пожелтевших обоях три алых рейсте.
– Тебе нужно увидеть… – Я цепляюсь за протянутую руку. Зеленый дым валит из невидимых щелей едкими клубами. – Что случилось бы, если бы Рейх получил еще несколько таких ребят, как я.
…Ветер треплет волосы и рвет подол платья. Чтобы не упасть, я хватаюсь за что-то шершавое, но тут же отшатываюсь – это каменная морда горгульи, удивленно и испуганно глядящая на раскинувшийся внизу город. Я вижу площадь, крошечные фигурки людей, ярко-синюю ленту реки и мосты, соединяющие два берега. В голубой дымке горизонта, словно мираж, проступают очертания башни. Той самой башни.
С моих губ срывается крик восторга. Сердце замирает испуганно и сладко. Я втягиваю воздух, пытаясь запомнить его запах, ощутить вкус и аромат, но не успеваю – прямо сквозь серый гранит Нотр-Дама меня выталкивают навстречу нестерпимо жаркому солнцу.
Камни под ногами кажутся белоснежными, отовсюду, куда ни взгляни, бьет яркий свет. Прикрыв рукой слезящиеся глаза, я различаю арки, сквозь которые проглядывает раскаленное небо. Каменные ступени отвесно спускаются из-под наших ног к невероятному хитросплетению античных галерей. Отсюда, сверху, многочисленные туристы кажутся муравьями, копошащимися в чем-то несоизмеримо более огромном, чего они никогда не увидят и не познают, пока ходят специально проложенными маршрутами с этими своими глупыми палками для сэлфи.
– Бесков! – визжу я. – Бесков, это же…
Остаток фразы растворяется в кромешной тьме вместе с запечатленной на сетчатке ареной Колизея. Бесков зажимает мне уши, и пространство взрывается грохотом. Бой курантов с привкусом шампанского и мандаринов вызывает желание встать навытяжку и, перекрикивая звон, в пику моему провожатому от души исполнить гимн родной страны. Но когда я открываю рот, чтобы произнести первую строчку, на меня обрушивается тишина.
Голубые, желтые, красные дома. Яркие циновки на фасадах, витражные фонарики под крышами. Узкая улочка забрана в камень и выложена мозаичной плиткой. Ни клочка зелени. Воздух густ от запаха специй. Я спешу мимо птичьих клеток, висящих прямо на стенах домов, через маленькую площадь с фонтаном, мимо лавки с пестрой керамикой, женщин в просторных светлых одеждах, детей с оливковой кожей и смышлеными блестящими глазами.
На мгновение мне кажется, что я потерялась, но белесая макушка Бескова маяком мелькает между торговых рядов, и я ныряю в шум и головокружительные ароматы восточного рынка.
– Поняла теперь? – белозубо улыбается он и кидает мне апельсин. Я ловлю фрукт обеими руками, прижимаюсь носом к пахучей кожуре. Торговец певуче что-то кричит. Бесков отвечает на том же полном придыханий языке. Оба хохочут и, кажется, расстаются друзьями.
– Еще бы. – Я начинаю задыхаться. Здесь жарко, а он идет слишком быстро.
– И что скажешь?
Я хватаю с одного из лотков тыквенное семечко и, поймав Бескова за рукав, вынуждаю его развернуться.
– Вот это, – говорю я, демонстрируя семечко на раскрытой ладони, – вы.
