– Если вы будете любезны ко мне присоединиться, – пригласил он, – то, наверное, я смогу хотя бы в общих чертах объяснить происходившее.
* * *Они проследовали за светящимся белым костюмом (и парящей точкой света, сопровождавшей его) под свод еще одного туннеля – на этот раз заполненного рамами коек от тех времен, когда тут было убежище для обычных людей, а не логово последователей культа. Крансвелл уселся на скрипучую, ржавую раму и стал смотреть, как Сатана вынимает эмалевый портсигар, достает сигарету невероятного ярко-зеленого цвета и зажигает ее кончиком пальца. Он затянулся, прикрывая глаза, и выдохнул с видом человека, пытающегося примириться с неприятной необходимостью.
– Итак, – сказал он, открывая глаза, которые снова стали ослепительно-голубыми. – То, что вы только что наблюдали, – из тех вещей, которых мы очень стараемся не допускать, по вполне очевидным причинам. Мне ужасно жаль, что вам пришлось заниматься этим самостоятельно, хотя я откровенно впечатлен вашей находчивостью, – и я также сожалею о том, что погибших оказалось так много. Возможно, вас несколько утешит то, что вы, без всякого сомнения, спасли еще большее количество жизней, остановив все именно сейчас: насколько я могу судить, планировалось сжечь весь город, что не только чудовищно, но и неоригинально. Конечно, на этом этапе мы поняли бы, что происходит, и предприняли меры, чтобы справиться с ситуацией, но мой наземный представитель в Лондоне на посту отсутствовал, а такое возникает на наших радарах, боюсь, только когда количество жертв становится довольно значительным. Лондон у вас в большом долгу – о чем, конечно, он никогда не сможет узнать.
Казалось, он искренне этим удручен.
– Я могу хотя бы заверить вас, что сущность, виновная во всей этой заварухе, теперь контролируется, и ей не позволено будет снова устраивать безобразия ни на этом плане бытия, ни на каких-либо иных. Вы явно догадались, что она использовала ту стеклянную штуку, чтобы распространять влияние на своих последователей, поскольку немало рисковали собой, чтобы эту стеклянную штуку разбить, тем самым освобождая упомянутых последователей. Боюсь, никто из них этот момент не пережил.
Крансвелл смотрел, как он стряхивает пепел: тот растаял слабыми искрами, еще не долетев до пола.
– Я здесь по двум причинам: чтобы позаботиться о Фаститокалоне и расхлебать эту гаденькую кашу. Эта сущность представляет собой… то, что мы называем остатком, сохранившимся с зарождения Вселенной, но не нашедшим в ней места. В основном остатки инертны, ничего не делают, никаких событий не провоцируют, однако этот отделился при творении чего-то разумного и самоосознающего, поскольку в ходе эры-другой тоже приобрел самосознание – в достаточной мере, чтобы идентифицировать собственную жажду и начать действовать соответственно.
Эти сведения заставили Ратвена вскинуть голову. Глаза у него так отекли, что почти не открывались, как у человека с сильнейшей аллергической реакцией.
– Значит, она такая же древняя, как и само творение? – спросил он.
– Да. И к тому же она не в первый раз действовала в этом мире: у нее выработалось особое и весьма определенное пристрастие к страху… и ненависти, и ярости. Она была весьма активна в последние пару тысячелетий.
Сэмаэль поднял взгляд на шарик света, зависший над его правым плечом.
– Правда ведь? – добавил он и захватил шарик петлей сигаретного дыма. Свет несколько раз недовольно мигнул, – и Крансвелл понял, на что именно они все это время смотрели. – Не тревожьтесь, – продолжил Сэмаэль, глядя на свет. – Он у меня под жестким контролем. Сюда меня случайно призвал Фаститокалон (хотя вообще-то не имел намерения меня беспокоить), а я, когда появился, счел целесообразным просто поймать эту штуку и не дать ей улизнуть и инфицировать еще какие-то умы, а уже потом заниматься Фассом.
– Мне все еще немного непонятно, как все это работает, – проговорил Ратвен несколько нетвердо… но только чуть-чуть. – Фаститокалон просветил нас относительно… равновесия между сторонами и того, что обе они активно заняты поддержанием этого равновесия. И обе не знали об этом деле до нынешнего момента?
Сэмаэль выдохнул дым.
– Боюсь, что да. Сущность очень хорошо заметала следы, а сейчас инферно-эдемские отношения немного напряженные: время самое что ни на есть неподходящее. Ангелы тоже не на пике формы.
– Ангелы… – эхом откликнулся Ратвен.
– Гм… Дело немного щекотливое, – проговорил Сэмаэль и закурил новую сигарету, на этот раз бледно-розовую. Крансвелл опознал их как «Sobranie Cocktail» и несколько нервно задумался, в курсе ли фирма относительно этого своего знаменитого клиента. – Думаю, на этот раз я все-таки попрошу о личной встрече с Гавриилом, что будет невероятно занудно. Ему это совершенно не понравится, но, с другой стороны, Гавриилу неизменно не нравится все, что я делаю. Мне, право, жаль, что вам самостоятельно пришлось разбираться с этим неприятным делом, – невероятная история! – но вы действительно очень хорошо справились и предотвратили множество смертей, и подобного больше ни в коем случае нельзя допустить.
Рядом с Крансвеллом вздохнул Ратвен.
– И еще одно. Мне казалось, что Сэмаэль – это Ангел смерти, а не сам Дьявол.
– Ну, чисто технически я действительно Ангел, – признал Сэмаэль, – или, во всяком случае, бывший Архангел, но у человеческих Писаний есть одно милое свойство: они разнообразны и обладают чрезвычайно большим потенциалом интерпретирования. Вы – такие бесконечно творческие существа! На самом деле я руковожу командой архидемонов, которые заведуют различными аспектами Ада, куда, боюсь, мне уже пора возвращаться, если вы не возражаете. Фассу нужно должное внимание, и я собираюсь накричать на Асмодея по поводу его протоколов Слежения и Оценки.
Крансвелл присмотрелся к золотистым волосам и ярко-голубым глазам. Ему показалось, что он различает крылья Сэмаэля, хоть те и не были полностью видимыми: слабое мерцание в воздухе, изменение преломления – как будто смотришь на край льдинки под текущей водой. Он заметил, как восприятия легко касается нечто, похожее на чары, притупляя то потрясение, которое обычно заставило бы наблюдателя отупеть и задохнуться… а может, его способность изумляться просто оказалась перегружена событиями этой ночи.
– У меня вопрос, – сказал он, воздевая вверх палец.
– Да? – спросил Сэмаэль.
– Я пару лет назад бросил, но… можно сигаретку стрельнуть?
* * *Костюм Фаститокалона, как оказалось, пропал безвозвратно.
– Даже если бы я смог вывести кровь, – сказал он, уныло разглядывая и вертя в руках пиджак, – чего я сделать не смогу: такую дыру не заделать никак. Право, я ужасно зол: он у меня уже пятьдесят шесть лет и абсолютно незаменим.
Фасс сидел на полу туннеля, раздетый до пояса, а Грета осматривала его спину. Когда она стерла кровь, там остался только небольшой красноватый синяк, в том месте, куда вошел кинжал: никакого шрама, вообще никаких признаков того, что целостность кожи была нарушена. Она провела по нему пальцами: почти нет припухлости. И постоянные хрипы в его дыхании, похоже, прекратились: когда Грета прижалась ухом к
