Я помню ваши — вернее, наши — последние мгновенья. Помню, какой холодной была ваша рука, какой болезненно бледной — кожа. Но все еще не могу принять. Наверно, не приму никогда, мой господин.
Зато ваш нерадивый младший сын оказался невероятно удачливым. Об этом говорит хотя бы то, что он не подох за те несколько Половин, которые был предоставлен сам себе. Один из членов гильдии сказал, что Лаурэль исхудал, что черные волосы стали походить на свалявшуюся шерсть дикого зверя и что благодаря хранителю он неплохо подзаработал в сомнительных заведениях на кулачных боях. Он не умеет бить по-настоящему. Его тонкие руки предназначены лишь для того, чтобы сжимать чаши с напитками или атрибуты власти. Зато он прекрасно держится против нетрезвых босот, которым тоже хочется легких денег.
Интересно, как долго он сможет простоять, окажись его противником Ахан? Или я? Возможно, у меня недостает пальцев на ноге, а ухо выглядит так, словно его пожевали псы, но я умею как держать удар, так и бить. И меня вряд ли будет беспокоить, кто передо мной — незнакомец или младший брат.
Лаурэлю повезло родиться под знаком Силь, Матери Всех Камней. Точно добрая мать, хранительница оберегает, принимает удары на себя. Ее тело покрыто сколами и трещинами. Она не щадит себя. Да только от всего ли защитить может?
Едва ли…
Саахиты — те мудрецы, которые чувствуют связь с духом, изучают древние фолианты, чтобы познать все, на что способны, — становятся практически неуязвимыми, если их отметила Силь. Почти. Но и они не бессмертны. Что уж говорить о мальчишке, которому просто везет? Сомневаюсь, что за столь короткое время он смог обучиться хоть чему-то.
Знак Матери Всех Камней — две ломаные линии — находится под моей левой лопаткой, рядом с Ушуи — попутным ветром. Я помню тот день, когда он появился: тогда я чуть было не лишилась глаз. Кажется, небольшой шрам на виске до сих пор виден. Я никогда не говорила об этом, мой господин, но тогда я испугалась. Потому что была еще совсем молодой. Потому что по глупости сунулась на болота с корзиной и без оружия. В детстве тоу казался мне безопасным местом. Как же я ошибалась.
Сейчас же на моей груди, на спине сотни различных знаков. Все они заточены в моем теле. К каждому я знаю подход. Забавно, не правда ли?
Вы ведь помните, кем была та, которая породила меня, господин? Помните, откуда взялись метки, поднимающиеся от моих запястий? Во мне течет кровь тьежне даржа — контролирующих потоки. Правда, иные расы привыкли звать таких иначе. Бакутар. «Разносчики». Когда-то от них избавлялись, поскольку ни один из хранителей — так думали — не желал их касаться. Узнать бакутара просто — по бледной коже да отвратительным наростам чуть выше ушей. С каждой прожитой Половиной эти наросты становятся все длиннее. Как хорошо, что внешне я похожа на вас, мой господин. Ведь истинный галлериец может породить только подобного себе.
Не так давно гонения прекратились. Бакутары стали жить среди других. Да только не видно их, мой господин, не слышно. Так редко мелькают в толпе серпы золотые, виднеющиеся из-под густых волос. И все же их приняли. А на запястье каждого тьенже даржа стал появляться знак, обозначающий поток.
Как у любого бакутара, у меня нет своего хранителя. Зато я знаю и чувствую чужих. И понимаю, что следует делать при встрече с теми, кто ими отмечен. У кого — заряженный поток перехватить, у кого — просто перенаправить. А позже — украсить свое тело очередным узором. Они так нравились вам, мой господин. Я все еще помню.
Надеюсь, ваш младший сын поступит разумно и не предпримет ничего. Не атакует, не попытается сбежать. У Лаурэля красивое лицо, господин. Будет немного жаль, если я попорчу его.
Вы учили меня, как следует вести переговоры, готовили к тому, что когда-нибудь мне придется иметь дело с правителями других тоу, с их советниками и отпрысками. Я усвоила эти уроки, и никогда не стану обнажать оружие, находясь с кем-либо за одним столом. Если, конечно, того не потребует случай.
Да только я порой куда больше полагаюсь на свои кулаки. И на топоры, благодаря которым противники — кем бы они ни были — охотно принимают мою сторону.
— Уставших детишек сковала дремота. — Я поднимаю голову, смотрю на сияющий в небе Клубок и провожу языком по горьким от краски губам. — Лишару пора выходить на охоту. По дому бесшумно крадется в ночи. Он чует твой след. Не дыши. Не кричи.
Когда-то Лаурэль любш эту игру. Только всегда по какой-то странной причине прятался за бочками. Лишь единожды я находила его под кроватью, но в тот раз он пытался скрыться не от мелся, а от того, кто за ним присматривал. Вышло не слишком удачно.
Половины шли, а прятаться Лаурэль так и не научился.
Я иду искать, братишка.
И я найду тебя. Очень скоро.
Ишет
За ударом следует сильное жжение. Как же хочется разодрать кожу, уничтожить белые выступающие знаки на локтевых сгибах. Если Атум срабатывает сам, почувствовав направленные в мою сторону потоки, он всегда дает знать. И каждый раз, стоит подобному произойти, когда я отдыхаю, это вызывает одну и ту же реакцию.
— Ссах! — Рывком поднимаюсь и шиплю.
Нет времени выяснять отношения с хранителем. Главное — понять, на что же Атум так отреагировал.
Глаза постепенно привыкают к темноте. Я хватаюсь за кинжал, ведь кто бы ни потревожил мой сон, — зверь иль человек — он вряд ли остановится после одной попытки и вряд ли убежит. Особенно — после того, как силовой волной его отбросило и, судя по звуку, приложило обо что-то твердое.
Невдалеке догорает костер, у которого, положив накидку под головы, устроились малыши — Зенки и Сатори. Видать, стоило мне уснуть, как здоровяк Дио отнес меня к ближайшему дереву: боялся разбудить своим громким смехом или неосторожным движением локтя. Но отдохнуть мне не дали. И, кажется, я различаю очертания того, кто в этом повинен.
Надо же, какая знакомая
