Не говорю ни слова, хоть и желаю высказать все, что думаю. Не хватало, чтобы рыжая девочка вновь кинулась защищать это ничтожество. Это мое дело. Моя добыча.
Ветер хватает охапку листвы, несет в своих больших невидимых ладонях, швыряет в огонь, — и тот вспыхивает пуще прежнего.
Я вижу ухмылку — за мгновение до того, как темнота вновь скрывает нас. За мгновение до того, как прижимаю лезвие к чужому горлу.
— Ну, здравствуй, саруж, — шепчу я и, не давая ответить, перехватываю рукоять.
Бью наотмашь, но слышу лязг. С таким звуком клинок встречает камень. Перебрасываю кинжал в левую руку, сжимаю крепче. Наверняка побрякушка мешается — ошейник этот. Ничего, второй раз промахиваться не привыкла.
Острие касается щеки. И вновь я слышу этот противный скрежет. А уши-то дергаются, да по коже мурашки бегать начинают.
— Так и не поняла, с кем дело имеешь?
Он еще и издевается, этот остроухий выродок. Скалит острые зубы и тут же бьет в живот. Удар слабый, но его вполне хватает, чтобы сбросить на землю тщедушное тело вроде моего.
Самриэль поднимается, отряхивается, откидывает волосы назад. На поясе-то вижу знакомое украшение — начищенную вытянутую пластину с чеканным узором, которая висит рядом с монетой с печатью гильдии. Такие обычно на одежду цепляют, не знаю, зачем. Да только подобные вещи в нужных местах задорого загнать можно. Торгаши любят все бесполезное и красивое. Торгаши и кван — девушки из богатых семей, которые всю жизнь только и занимаются тем, что тратят деньги отца или мужа.
— Дай подумаю. — Встаю и вынимаю из волос сухой лист. — Тебя не берёт оружие, но, судя по ожогу, берёт огонь. Ты… самодовольный кусок конского навоза. Я угадала?
В свете выглянувшего из-за деревьев Клубка бледная кожа Самриэля блестит, подобно металлу. Ни один из моих ударов не оставил на ней и следа. Даже маленькой царапины.
— Удачи, — одними губами произносит Антахар и кланяется мне.
Надумал свалить? Ну уж нет! Он никуда не уйдет, пока в его руках вещь, которая принадлежит Зенки. Откуда я знаю, что это его побрякушка? Пфф, пару раз сама стащить пыталась, что уж там. С тех самых пор, как он впервые достал украшение из кармана. Сам же не носит, не продает, просто постоянно с собой таскает да узор гладит. Странный он. Вот только есть на кораблях такая конструкция, которая удерживает их на одном месте. Якорем зовется. Вот эта вещица — якорь нашего Зенки. Наверно, такой у каждого есть. Который к прошлому привязывает да оторваться не дает.
— А ты-то, видимо, только на нее и полагаешься.
Ответить Антахар не успевает: давится словами, когда я бью его сапогом под колено. Он долговязый, тощий; такому, наверное, больно падать. Больно и обидно. Все-таки второй раз какая-то девка с музыкальным инструментом валит его на землю. Подумать только: если бы Атум не сработал, Самриэль стащил бы мой кинжал и скрылся.
И почему никто не спешит мне на помощь? Поверить не могу, что они просто уснули. Посреди леса. Где вполне могут водиться всякие отбрсы, вроде этого Антахара. И наверняка же Гарольд наблюдает за всем со стороны. Но он не станет вмешиваться до последнего.
— Ты испортил мою новую рубашку…
Наступаю Самриэлю на спину и потягиваюсь. Затем сажусь на корточки и провожу пальцами по земле. Наверняка хранитель бережет. Силь, Мать Всех Камней. Силь, деревянные фигуры которой почти не встречаются в церквях, как, впрочем, и фигуры Атума. Это далеко не те духи, которым люди хотят нести дары. Они защищают лишь своих подопечных. Порой кажется, они плевать хотели на других обитателей Ру’аш. С той высоты, на которой сидят.
Поначалу Самриэль пытается вырваться, но потом, видимо, чувствует покалывание в шее — там, где касается моя рука, вычерчивая знак. Наверное, это больно — когда ломается оболочка, и ты остаешься совершенно беззащитным. После того как бело-синяя вспышка выхватывает из темноты его лицо, я тоже ощущаю это: словно крохотные иглы вонзаются в подушечки моих пальцев. Но это едва ли сопоставимо с тем, что заставляет Антахара стискивать зубы и рычать.
— Я слышал, что вас всех уничтожили…
Он слабо бьет кулаком по земле. Когда хранитель оставляет, чувствуешь себя ослабшим, ага. Так говорили члены культа.
— Как видишь, не всех. А ты не особо-то наблюдателен. — Срываю принадлежащее Зенки украшение и прячу за пояс.
Это он так и не понял, с кем имеет дело. Мне стоит сунуть мизинцы в рот, громко свистнуть, и Дио тут же придет на зов. Большой, злой и очень голодный. Правда, боюсь, меня стошнит от подобного зрелища. Зато здоровяк будет доволен. Наверняка соскучился по человеческой плоти.
— И что теперь? — выдыхает Самриэль. Пытается смириться с тем, что вряд ли сможет нормально держаться на ногах какое-то время. — Убьешь?
— Зачем? — Хватаю его за железный ошейник и тяну на себя. — Ты можешь оказаться полезным.
— Тебе кто-нибудь говорил, какая ты тварь?
Пожимаю плечами. Мне не хватит пальцев на руках и ногах, чтобы сосчитать, сколько раз я слышала подобное.
— Знаешь, я очень люблю, когда последнее слово остается за мной. Так вот: твое оружие такое же короткое и кривое, как и твое достоинство.
Антахар хочет зажать руками уши, когда я, облизав пересохшие губы, свищу что есть силы. Возможно, в лесах есть кто-то пострашнее Самриэля. Но стоит ли бояться, когда пещерный, услышав меня, медленно поднимается и разминает плечи, чтобы по-быстрому разобраться с тем, кто посмел потревожить мой — и его — покой?
Мне кажется, нет.
Синтариль
От этого звука болит моя голова. Нет, даже не болит. Раскалывается.
Но вы, мой господин, учили меня, что в этом мире ничего не происходит случайно. Каждая мелочь имеет смысл, приводит к чему-то или хотя бы заставляет задуматься. Я поняла это. Вернее, приняла. И до недавних пор считала, что вы были правы.
Мальчишки дразнили меня?
