Поездку он начал с Питера, который, слава богу, не был разрушен и затоплен, как вроде бы собирался поступить с этим городом Гитлер. Но во время войны напрягавшему все силы для победы Райху было не до этого, а после войны, вероятно, решили, что уже построенный город рациональнее не разрушать, а использовать. Тем более что, как об этом говорилось во всех современных путеводителях, «Город был построен немцами и для немцев». Сколько правды было в этом утверждении, Алекс не знал, но подозревал, что не очень много. Однако никого, кто мог бы его опровергнуть, парню за все время пребывания в городе не встретилось…
Меньше всего поменялся центр. Например, Аничков мост с клодтовскими конями был точно таким же, каким он его помнил. Ну, дык, Петр Карлович Клодт происходил из баронской семьи Клодт фон Юргенсбург, выходцев из графства Маркского в Вестфалии, то есть служил лучшим подтверждением тому самому «немцами и для немцев»… Вот только улица, которая проходила через него, теперь называлась не Невский проспект, а Hitlerallee [50]. А вот большая часть остальных памятников либо исчезла, либо оказалась заменена или перестроена. Так, вместо Медного всадника на его вполне узнаваемом камне-постаменте на Сенатской площади (ныне носившей название Leebenplatz) возвышалась фигура могучего обнаженного воина со свастикой во всю грудь, с яростным лицом вбивающего копье в извивающуюся гадину с чешуей в виде красных звезд и серпом и молотом на уродливой морде. Сия композиция называлась: «Немецкий дух, повергающий гидру коммунизма». Александровский столп остался на месте, но его внешний вид сильно изменился. Самым бросающимся в глаза изменением была, так сказать, «стальная лавровая ветвь», сваренная из изуродованных и ржавых обломков военной техники, увивающая столп от подножия до фигуры ангела на вершине. Большую часть обломков Алекс не узнал, но пару довольно крупных кусков от башен «тридцатьчетверок» идентифицировать смог. Это для него оказалось несложно, потому что в «World of Tanks», он в свое время играл весьма плотно… Храма на Крови не было, а на его месте просто была набережная, заасфальтированная для проезда машин. Даже приметный выступ набережной, сделанный, чтобы было легче объехать храм, и тот убрали… Не было Смольного. Совсем. Никаких следов. На месте Александро-Невского монастыря возвышался огромный восьмиэтажный торговый центр с обширной парковкой. И вообще ни единой церкви, так сказать, «русского типа», то есть с золочеными или там синими куполами-маковками Алексу тоже не встретилось. Как и бывших доходных домов Басина и Никонова, выстроенных в псевдорусском стиле. Не было такого – и все. Ни страны, ни культуры, ни архитектурного стиля… Казанский собор и Исаакий сохранились, но были изрядно перестроены и в данный момент являлись лютеранскими кирхами. Зимний, являющийся резиденцией рейсхкомиссара, был густо украшен красными полотнищами со свастикой в белом круге, а перед воротами, ведущими во двор, стоял пост.
Местные же… местные жители делились на две неравные доли. Большую часть времени город заполняли толпы веселых, довольных жизнью, отлично одетых людей, изъяснявшихся исключительно по-немецки. А вот рано утром и поздно вечером на улицы и площади торопливо выползали десятки других, одетых в оранжевые робы, с метлами, скребками, вениками в руках и принимались деловито мести, скрести, мыть и подметать, негромко переговариваясь уже по-русски. Ну преимущественно… То есть фраза: «Маша, а куда ты дела мой маленький spiegel? [51]» – никому из них ухо не резала. И не сказать, чтобы они выглядели такими уж несчастными. Но… как бы это… м-м-м… ну вы понимаете… в своей собственной стране… А еще почти на всех магазинах, ресторанах, кафешках, парикмахерских, маникюрных салонах и тому подобном висели небольшие скромные таблички, обозначающие то, что «туземцам» в них вход воспрещен.
Москва напрягла еще больше. Во-первых, не было Кремля. Ну вот никаких следов. Место, где он ранее располагался, ныне занимал роскошный парк, центральным украшением которого являлась огромная скульптурная композиция, состоящая из монументальной фигуры Гитлера с характерными челкой и усиками, простирающего руку над группой из скульптур трех обнаженных мужчин и двух женщин, стоящих кругом и сосредоточенно кующих огромный меч с гардой в виде свастики. Причем ковали они его на наковальне, представлявшей собой земной шар. Путеводитель представлял эту композицию как «Величайший шедевр классика раннего имперского периода Арно Брекера» [52]. Ни университета, ни остальных «сталинских высоток» тоже, естественно, не имелось. Но это было объяснимо, поскольку строились-то они уже после выигранной СССР войны, которая здесь оказалась проиграна. То есть никакого «после войны» для страны уже не случилось… Ну и так же как и в бывшем Питере, в Москве полностью отсутствовали православные храмы. Впрочем, более всего Алексу резануло глаз то, что даже Садовое кольцо было проложено совсем не так, как он это помнил. Садовое-то им чем помешало?
Алекс почти неделю шлялся по городу, который теперь носил имя Hitlersieg [53], узнавая и не узнавая его, а также чувствуя, что внутри растет колкий ледяной ком, от которого холодеет на сердце, слезятся глаза и становится трудно дышать. Черт, он же никогда не был никаким патриотом! Наоборот, всегда стремился уехать из страны. И не только потому, что так говорила мама. Это была и его собственная мечта! Нет, ну все логично же – недаром говорят: «Рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше». Вот и он тоже… И вообще, скорее всего, большинство тех, кто сейчас ходит по улицам… э-э-эм… днем – потомки местных жителей… Ну ладно – не большинство, но все равно довольно значимая часть… Ведь не могут же все они быть исключительно приезжими?! Или могут?
Заданный этак невзначай на ресепшен вопрос ситуацию не прояснил. Молодая девушка, у которой Алекс поинтересовался этой темой, окинула его строгим взглядом и категорично заявила, что в их гостинице строго соблюдаются все расовые нормы Райха. И что даже весь персонал, контактирующий с клиентами, у них состоит исключительно из полноправных граждан. «Нативы» [54] же используются исключительно на тех работах, на которых контакты с постояльцами полностью исключены. Но Алекс-то спрашивал совершенно не об этом!
Все его попытки отыскать в бывшей Москве хоть кого-то знакомого оказались тщетными. Не смотря на то что здание «Губки» также оказалось занято нефтехимическим факультетом какого-то местного немецкого университета… Нет, ему сказали какого, но Алекс пропустил название мимо ушей, потому что до него внезапно дошло, что шансов увидеть маму у него тоже нет. Даже случайно. Потому что хоть она и родилась в Энгельсе, но вот ее родители, которых он
