Как и шатер. Как и костюмы, которые были закрытыми, но сексуальными, красивыми и яркими.
Кубатовы улыбались, аплодировали и ждали выхода Ленки.
У Баттины появилась новая кошка, короткошерстная и коричневая. Она перелетала на миниатюрной трапеции с одной платформы на другую – хвост торчал позади, будто руль.
– Что за жестокость, – прошептал папа.
Мама шлепнула его по руке.
В конце первого отделения, калиопа заиграла «Она лишь птица в золоченой клетке», и куб из золотых прутьев медленно поднялся в воздух, переливаясь в огне софитов. Из-за занавеса вышли три девушки, одетые в шелковые кимоно с узором из летучих мышей: японка, темноволосая девочка-змея, и, наконец-то, Ленка, но – какая-то другая, с короткой стрижкой, темными тенями и пятнами румян на скулах.
Они спустились с рампы, сбросили кимоно, застыв на секунду в украшенных лентами шароварах и белых шелковых корсетах.
Ленка встала на скрещенные руки партнерш и поднялась к кубу так, будто и впрямь летела, затем подхватила японку, и, вместе, они образовали цепь, по которой вскарабкалась девочка-змея.
Это было захватывающе. Три девушки качались на кубе, зависая на каждом из его прутьев, превращаясь в подобие гирлянды, складываясь и распускаясь будто цветы, образуя живые картины. Последним трюком было соскальзывание. Казалось, Ленка выскользнула из рук девочки-змеи – и полетела вниз головой, в свободном падении. Даже мама Ленки, которая знала в чем здесь секрет, зажала рот ладонью, а потом рассмеялась от облегчения, когда девочка-змея поймала Ленку и невозможным усилием подкинула вверх, возвращая в куб, где та на секунду застыла, паря в воздухе, словно белая птица в блестящей клетке.
Шоу закончилось. Зрители разошлись, пьяные от вина и магии цирка. Родители Ленки сидели в кабинке перед пустыми бокалами и ждали дочь.
– Я не стану плакать, – заявила мама.
– Для этого нет причин, – согласился папа.
Ленка появилась с другой стороны стола. Она переоделась в джинсы и толстовку, но на лице все еще оставался кричащий кукольный грим.
– Мама, – сказала она. – Папа, я рада, что вы здесь.
В голосе не было радости, скорее, вежливость. Мгновение помедлив, отец вышел из-за стола и крепко ее обнял.
– Моя принцесса, – сказал он. – Berusko. Ты стала замечательной артисткой.
Он осмотрел Ленку на расстоянии вытянутой руки.
– Ты в порядке? Твои ладони просто ледяные. Нужно так много друг другу сказать. Ты поужинаешь с нами?
Ленка мрачно на него посмотрела:
– Не могу, папа. Мне очень жаль. Я на особой диете: ужин всем будет в тягость.
Мама подошла к ним. Открыла рот, чтобы ругаться или спрашивать, подняла руки, чтобы прижать дочку к груди, но, когда Ленка обернулась, с подведенными черным глазами, серьезная и какая-то чужая, руки опустились, и мама горько сказала:
– Мы волновались, Ленка.
– Знаю, мама. Простите.
– А твое здоровье?
Тень улыбки скользнула по накрашенным губам:
– Я сильней, чем когда бы то ни было.
– Ты счастлива? – спросил папа.
– Да, – просто ответила Ленка. – Очень.
Трехцветная кошка прыгнула на стол и мяукнула.
– Простите, – повторила Ленка.
Мама коротко кивнула:
– У тебя есть обязанности. Иди. Мы вернемся завтра.
– Шоу то же самое, – уточнила Ленка.
– Пусть так, – сказал папа.
Кошка мяукнула снова, прыгнула Ленке на плечо, обвившись вокруг ее шеи, будто меховой шарф. Две пары глаз, янтарные и темные, смотрели на Кубатовых холодно, безо всякого интереса. Затем Ленка одарила их сияющей улыбкой артистки, отвернулась, шагнула за занавес и исчезла.
Гарт Никс. Вампирская погода
– Эймос, будь дома к пяти, – сказала мать. – По дороге я встретила Теодора, и он сказал, что погода будет вампирская.
Кивнув, Эймос потрогал висевшее на шее ожерелье из крестов. Одиннадцать посеребренных железных крестиков болтались на кожаном шнурке на расстоянии шириной в два пальца. Двоюродный дед рассказывал, что прежде кресты носили только спереди, пока вампиры не научились кусать людей за загривок, как собаки крыс.
Эймос снял с вешалки шляпу из плотного черного фетра, отороченную серебряной нитью. Бросив взгляд на пальто, он решил, что для него еще слишком тепло, пусть Теодор и сказал, что ожидается влажный туман. Теодор никогда не ошибался.
– Не забудь пальто и наручи! – словно прочитав мысли сына, крикнула с кухни мать.
Тяжело вздохнув, Эймос натянул на запястья крепкие кожаные наручи, затянув ремешки зубами, и надел пальто. Оно было куда тяжелее, чем на вид – в воротник и манжеты были вшиты серебряные доллары. Зимой пальто было в самый раз, а вот в любое другое время года таскать на себе такой груз шерсти и серебра было невмоготу.
Эймос никогда не видел вампиров, но твердо знал, что они существуют. Его отец едва спасся от одного еще до того, как Эймос появился на свет. У Старого Франца – двоюродного деда – вся ладонь была в уродливых белых шрамах: пытаясь спасти от вампира свою первую жену и старшую дочь, он в отчаянии плеснул в кровососа пригоршню горячего дегтя.
Церковный пастор частенько напоминал об опасности вампиров, ставя их в один ряд с телевидением, интернетом и запрещенными книгами. За исключением вампиров, все вышеназванные «источники духовного разложения» весьма интересовали Эймоса, но прикоснуться к ним он даже не мечтал. Через год он закончит школу, но жизнь его вряд ли изменится. Ему придется еще больше помогать отцу на лесопилке, а затем – строить собственный дом и жениться. Эймос тешил себя надеждой, что его жена будет из другой общины единоверцев: полдесятка знакомых девочек, с которыми он рос, не слишком ему нравились. Как бы то ни было, жену ему будут выбирать родители, предварительно посоветовавшись с пастором и церковным старостой.
Не успел Эймос выйти на крыльцо, как ему стало жарко. Взглянув в направлении гор, он увидел, что надвигается огромное белое облако. Как всегда, Теодор оказался прав. Не пройдет и часа, как на деревню опустится туман.
Часа было вполне достаточно, чтобы управиться с делами.
Эймос зашагал по дороге, поприветствовав по пути Молодого Франца, который чинил кровлю на крыше отцовского дома.
– За почтой идешь? – прекратив стучать молотком, спросил Молодой Франц, даже не вынимая гвоздей изо рта.
– Да, брат, – ответил Эймос.
Куда еще он мог идти? Походы за почтой были его каждодневной обязанностью.
– Поспеши, чтобы вернуться до тумана, – предупредил Молодой Франц. – Теодор сказал, что погода будет…
– Вампирская, – закончил за него Эймос и тут же об этом пожалел.
Молодой Франц умолк и, вынув гвозди изо рта, вновь принялся за работу.
– Прости, брат! – выпалил Эймос. – Я был невежлив.
Молодой Франц, который был в два раза старше Эймоса и в два раза крупнее и мускулистее, взглянул на него свысока и кивнул.
– Следи за языком, Эймос. Будешь дерзить – я прогоню тебя розгами отсюда до самой церкви, у всех на виду.
– Понимаю. Прости меня, брат, – вновь извинился Эймос, опустив голову и потупив взгляд. О чем он думал, перебивая самого сильного и вспыльчивого брата во
