– Ступай, куда шел, – сказал Молодой Франц, не сводя глаз с Эймоса. Подобрав гвозди, он опять сунул их в рот. Каждый второй гвоздь был посеребрен, чтобы вампиры не могли проникнуть в дом через крышу. Дымовые трубы домов тоже были покрыты посеребренной сталью.
С облегчением кивнув, Эймос быстрым шагом продолжил путь. Туман надвигался, опоясывая горную гряду и устремляясь к деревне, чтобы как обычно встретиться там с медленно ползущей со склонов дымкой. Эймосу нравилось быть посыльным. Почтовый ящик служил для общины вратами во внешний мир, пусть и представлял собой всего лишь приделанный к шесту старый топливный бак в двадцати футах от второстепенной горной дороги. Порой мимо Эймоса проезжали машины – невероятно стремительные по сравнению с гужевыми повозками, на которых он раз в месяц ездил в Новый Харешет навещать двоюродных братьев и сестер. Однажды перед ним остановился автобус, из которого высыпала толпа людей, чтобы его сфотографировать. Убегая от них и одновременно прикрывая лицо, Эймос едва не растерял все письма.
Подойдя ближе, Эймос заметил, что флажок на ящике поднят, и обрадовался. Значит, ему не придется скрываться до прибытия почтового фургона. Иногда почту развозили женщины, а Эймосу не разрешалось встречаться, и уж тем более разговаривать с незнакомыми женщинами.
Поспешив к ящику, он осторожно открыл замок подвешенным к ремешку часов ключом. Ключ он носил с гордостью, как знак того, что, не будучи еще настоящим мужчиной, уже не был мальчиком.
Внутри оказался сельскохозяйственный каталог от старой фирмы, гарантировавшей, что в их семенах нет никакой дьявольщины, и два пухлых желтых конверта. Эймос сразу понял, что это письма из других разбросанных по свету общин. Они всегда пользовались одними и теми же конвертами. Весьма вероятно, что эти два вернулись к ним, предварительно побывав в доброй дюжине мест.
Сунув письма и каталог в просторный карман пальто, Эймос закрыл ящик и запер замок. Одновременно со щелчком замка он услышал другой звук – хруст гравия за спиной.
Резко обернувшись, он взглянул на небо.
Убедившись, что солнце еще не скрылось за надвигающимся облаком, он опустил взгляд и увидел… девушку.
– Привет, – сказала та.
Она была очень красивой, примерно одного с Эймосом возраста, но ее вид заставил Эймоса отшатнуться.
Она не носила крестов, а легкое летнее платье не скрывало шею и руки. Сквозь тонкую ткань просвечивала грудь. Девушка шагнула вперед, и на ярком солнце платье стало совсем прозрачным. Эймос судорожно сглотнул.
– Привет, – повторила девушка, подходя еще ближе.
Эймос сложил руки крестом.
– Отойди! – крикнул он. – Не знаю, как ты терпишь солнце, вампир, но тебе меня не взять! Моя вера сильна!
Поморщившись, девушка остановилась.
– Никакой я не вампир, – сказала она. – У меня прививка есть, как у всех нормальных людей. Вот.
Повернув руку, она показала татуировку на внутренней стороне локтя – птицу в квадрате в окружении непонятного кода из цифр и букв.
– Чертовщина эти твои при… – запнулся Эймос, – прилипки. Нормальные люди для защиты от вампиров носят крест.
– Этой ерундой уже лет двадцать никто не занимается, – ответила девушка. – Ладно, предположим, что я вампир. Почему же мне не вредит солнце?
Эймос помотал головой, не находясь, что ответить. Девушка преградила ему дорогу, и пусть она не была вампиром, она была девушкой, к тому же незнакомой. Ему нельзя было ни смотреть на нее, ни разговаривать с ней, но удержаться он не мог.
– Крестов я тоже не боюсь, – продолжила девушка.
Сделав еще три шага к Эймосу, она длинными изящными пальцами игриво перебрала кресты на его шее. У Эймоса захватило дух. Он судорожно принялся вспоминать молитвы об успокоении похоти и греховных мыслей, но на ум ничего не приходило.
Он метнулся обратно к деревне, но смех незнакомки заставил его остановиться и оглянуться.
– Что смешного?
Девушка прекратила смеяться и улыбнулась.
– Не привыкла, чтобы мужчины от меня бегали.
Эймос выпрямил спину. Значит, она приняла его за взрослого. Что бы на это сказали деревенские девчонки?!
– Как тебя зовут? – спросила девушка. – Я Танжерина.
– Эймос, – нерешительно ответил парень. – Меня зовут Эймос.
За спиной Танжерины продолжал спускаться густой влажный туман.
– Приятно познакомиться, Эймос. Ты из той горной деревни?
Эймос кивнул.
– Мы недавно сюда переехали. Живем чуть дальше по дороге, – сказала Танжерина. – Мой папа работает в обсерватории.
Эймос снова кивнул. Про обсерваторию он знал. С северной окраины деревни виднелся ее купол, находившийся на вершине соседней горы.
– Тебе лучше поспешить домой, пока туман не закрыл солнце, – сказал он. – Погода вампирская.
Танжерина не переставала улыбаться. Она улыбалась больше, чем все знакомые Эймоса вместе взятые.
– Я же сказала, что у меня прививка. Вампиры мне не страшны. Слушай, а можно зайти к вам в гости?
Эймос отрицательно помотал головой. Он и представить не мог, какое наказание его ждет, если он приведет в дом полуодетую незнакомку, которая к тому же не носит крестов.
– Дома скучно, – сказала Танжерина. – Папа на работе, соседей нет. Я почти все время провожу с бабушкой.
Туман уже окутывал макушки деревьев на противоположной стороне дороги. Эймос наблюдал за ним, недоумевая, почему до сих пор не бежит домой.
– А где твоя мать?
– Умерла. Очень давно.
Эймос уже чувствовал запах тумана и мог буквально попробовать его на вкус. За белесым облаком могли прятаться вампиры, готовые в любой момент наброситься на него. Но он по-прежнему не двигался с места.
– Я вернусь завтра, – произнес он и бросился бежать со всех ног, крикнув через плечо: – в это же время!
– До встречи! – ответила Танжерина, помахав рукой.
Ее облик так и застыл в памяти Эймоса – неотразимая улыбка, сверкающие на солнце волосы и всколыхнувшаяся со взмахом руки грудь. На фоне молочно-белого тумана девушка производила совершенно сногсшибательное впечатление.
Вернуться домой к пяти и даже к половине шестого Эймос не успел. Он едва опередил основную массу тумана. Входная дверь была уже заперта и забаррикадирована, и ему пришлось стучаться с черного хода. Мать впустила его, с порога отвесив оплеуху, а отец, выйдя из ванной, наложил на него часовую епитимью, к концу которой колени Эймоса заныли, а повторяемые им молитвы потеряли всякий смысл, будто были написаны на чужом, давно забытом им языке.
Все это время он думал только о Танжерине, представлял ее облик, фантазировал о том, что может случиться при их следующей встрече… В конце концов он принялся молиться усерднее и постарался сосредоточиться на тех бессмысленных словах, но так и не смог отвлечься от мыслей о голых руках, ногах и о том, как струились по плечам ее распущенные волосы…
Спал Эймос очень плохо и еще до завтрака получил больше наказаний, чем за весь прошлый месяц. Даже отец, самым действенным наказанием считавший молитвы и епитимьи, был вынужден взяться за ремень. В дело его он, впрочем, не пустил, ограничившись угрозами и поучениями о внимании и послушании.
Наконец пришло время идти за
