Подвижные падальщики ориентируются на запах и первыми прибывают на пир. Это типичные представители глубин: полярные акулы, рыбы-миксины (неправильное название – они скорее похожи на выделяющих слизь угрей, чем на рыб), крабы и химеры. Они набрасываются на разлагающуюся плоть и поглощают ее со скоростью почти шестьдесят килограммов в день.
Когда масса органических тканей оказывается съедена, на туше селятся другие обитатели бесплодных морских глубин. Здесь разбивают лагерь моллюски и ракообразные. На костях кита вырастает густая красная борода из глубоководных червей, на каждом квадратном метре их сидит по сорок пять тысяч. Латинское название этих червей – Osedax – означает «пожиратель костей». Оправдывая свое название, эти создания без глаз и ртов проникают в кости и извлекают из них масла и жиры. Ученые недавно обнаружили, что любящие серу бактерии, которых находят на месте «падения кита», подобны тем, что живут в глубоководных гидротермальных источниках.
Место падения кита превращается в затянувшуюся на десятилетия версию клипа «Вы наш гость» из «Красавицы и Чудовища» – в развязную пирушку, где многочисленные создания пожирают кита: «сколько блюд, все не счесть». Кит – типичный представитель посмертных доноров, часть системы, столь же красивой, сколь и здравой: умирающее животное жертвует свое тело, чтобы другие могли процветать.
– Попробуй вот это, серого цвета. Это очень вкусно, – как будто говорит его туша. Иными словами, кит – ценный некрожитель.
По правде говоря, науке еще только предстоит узнать, что сами киты думают об этом. Если бы им представилась такая возможность, захотели бы они отказаться от падения и спрятать свои мертвые туши где-нибудь в непроницаемой крепости кораллового рифа? Безопасный приют после смерти – привлекательная идея, если не думать о том, что он помешал бы другим животным получить жизненно важные питательные вещества, которые уже не нужны покойному киту.
Киты всю свою жизнь поддерживают среду, в которой обитают. Из-за того, что они питаются рыбой и крилем, люди годами полагали, что меньше китов = больше рыбы и криля для нас. Этим уравнением оправдывается китобойный промысел и почти три миллиона убитых только в XX веке китов.
Как оказалось, уменьшение количества китов не означает увеличение количества рыбы. Чтобы прокормиться, киты ныряют в глубины океана, а затем поднимаются на поверхность, чтобы дышать и испражняться мощными фекальными шлейфами (да, они «выстреливают» какашками). Китовые какашки богаты железом и азотом. Они распространяются по поверхности воды и обогащают планктон, а от него – как вы уже догадались – зависит количество рыбы и криля. Киты играют ключевую роль в этой цепи как на протяжении своей жизни, так и после смерти.
Возможно, вы инстинктивно чувствовали подобную тягу пожертвовать после смерти свое тело. Чем еще объяснить возросшую популярность пожеланий в духе: «Когда я умру, не нужно суеты. Просто выкопайте яму и положите меня туда».
На самом деле это разумная просьба. Вернуть свое тело природе кажется одновременно и наименее дорогим, и наиболее эко-логичным вариантом. Кроме того, растения и животные, которых мы едим в течение жизни, вырастают и питаются на земле.
Полгектара земли может содержать больше тонны грибов, семьсот килограммов бактерий, четыреста килограммов дождевых червей, почти столько же членистоногих и водорослей и шестьдесят килограммов простейших. Земля буквально кишит жизнью, как и мертвое тело (будто колбаса в оболочке из кератина, то есть ороговевшей кожи). Микроскопическая магия творится с телом, уложенным всего в нескольких метрах под землей. Триллионы бактерий, живущих внутри нас, превращают наши внутренности в жидкость. Когда усиливающееся давление разрывает кожные покровы, происходит страстное слияние тела и земли.
Мы обязаны земле своими жизнями, и, как выразился Уильям Брайант Логан, «тела, которые мы возвращаем, – недостаточная плата». Однако, возможно, для начала и это неплохо.
* * *– Как бы вы описали то, чем мы будем здесь заниматься?
Она подумала мгновение, прежде чем ответить:
– Мы проводим эксперименты.
– Какого рода эксперименты?
– Подождите, давайте не будем называть это «экспериментами», а то звучит так, будто я – сумасшедший ученый.
– Если не эксперименты, то что же?
– Мы создаем могильные холмы. Нет, это так же ужасно. Черт!
Я подождала.
– Я бы сказала, мы нащупываем рецепт могильного холма, – решилась она, лишь наполовину довольная формулировкой.
Стоит быть осторожным с высказываниями, если вы – Катрина Спейд, руководитель организации, которая, как выразилась New York Times, занимается «превращением тел в компост». Это деликатное коммерческое предложение, которое балансирует на грани между экологическим захоронением и схемой сумасшедших шарлатанов из «Зеленого сойлента».[9]
Мы с Катриной ехали по петляющей дороге в южных Аппалачах, среди гор Голубого хребта, которые стоят по обе стороны границы между Теннесси и Северной Каролиной. Сюда тоже, как и повсюду в Соединенных Штатах, просочилась современная похоронная индустрия и заменила собой местные традиции заботы об умерших. Но из-за религиозности и бедности населения, а также удаленности этих мест, развитие похоронной промышленности происходило здесь гораздо медленнее, чем в остальной стране.
Наконец мы повернули на пустынную дорогу и остановились перед воротами. Доктор Шерил Джонстон – доктор Джей, как ее зовут студенты, – была уже там вместе с группой волонтеров из числа учащихся последнего курса. Доктор Джей руководит Исследовательским центром судебно-медицинской остеологии[10] в Университете Западной Каролины. Вы, может быть, слышали о таких учреждениях, их еще называют «фермами трупов», где хранятся разлагающиеся тела, пожертвованные для научных исследований в области судебной медицины и для обучения персонала правоохранительных органов. Но доктор Джей спешит заметить, что «ферма трупов» – неточное название:
– На ферме выращивают продукты питания. Мы не выращиваем тела. Учитывая наш конечный продукт, можно назвать это «фермой скелетов».
Я искоса посмотрела на куски серебристого брезента, накрывающие, по-видимому, земляной могильный холм. «Неужели они закапывают пожертвованные тела прямо тут, на парковке?» – соображала я. На своем веку я повстречала много покойников, но все они спокойно лежали на стерильных белых столах или каталках и никому ничем не угрожали. Когда тело находится там, где его «не должно» быть, чувствуешь себя неловко, как будто встретил своего учителя химии в супермаркете.
– Не-а, – сказала доктор Джей после знакомства, – это не люди. Это сбитые машинами черные медведи. Департамент по природным исследованиям привозит их по пятнадцать, а то и по двадцать в год. Мех этих медведей такой черный, что ночью их сложно разглядеть на дороге.
Похороны медведей[11] входят в практику студентов последнего курса. Когда от медведя остается только скелет, студенты приносят клетку и собирают в нее кости, чтобы отнести их в лабораторию для исследований. Успешная работа с медведем дает студенту доступ к останкам человека, которые
