Пирамида заняла бы всего лишь семь гектаров, а вместить могла бы столько тел, сколько поместилось бы на четырех сотнях гектаров земли. Великая пирамида мертвых Уиллсона (настоящее название было невероятно крутым: «Столичная гробница») обращалась к увлеченности жителей Лондона египетскими артефактами и архитектурой. Уиллсона даже пригласили рассказать о своей идее парламенту. Однако публика не поддержала концепцию. Literary Gazette окрестила проект «чудовищным произведением безумства». Общество хотело парковых кладбищ, оно хотело вытеснить мертвецов из переполненных кладбищ при церквях центрального Лондона и отправить их на просторные пейзажи, где можно было бы устраивать пикники и беседовать с умершими. Они не хотели огромного кургана с мертвецами (вес которого мог разрушить холм), памятника разложению, господствующего над панорамой города.
Для Уиллсона все закончилось позором. Его идею о пирамиде украл французский архитектор, а когда Уиллсон обвинил коллегу в воровстве, то сам был осужден за клевету. Но что, если идея «Столичной гробницы» была селфи-палкой в похоронных делах и появилась раньше своего времени? Каждый значительный шаг, который мы предпринимаем для изменения заботы об умерших, приходит вместе с предостережением, что идея может окончить свои дни среди других тиндогу.
Всего в пяти минутах от станции Регоку, сразу за углом токийского Зала сумо, находится одно из самых высокотехнологичных похоронных учреждений в мире. Во время обеденного перерыва вы можете прыгнуть в поезд, пройти мимо бойцов в узорных кимоно и прибыть к Дайтокуин Регоку Реэн, многоэтажному храму и кладбищу.
Дайтокуин Регоку Реэн больше похож на офисное здание, чем на типичное кладбище. Он буквально источает корпоративный дух: это было видно по аккуратной сотруднице по связям с общественностью, которая встретила нас в лобби. Она работает в похоронной компании Nichiryoku Co., по величине примерно третьей в Японии, но первой среди кладбищ в помещениях и ведущей на рынке захоронений.
– Мы – новаторы среди учреждений по захоронению в помещениях, – объяснила она. – И единственная крупная похоронная компания в списке Токийской фондовой биржи.
Из-за увлечения DIY[17] мне ближе скорее эксцентричные независимые монахи и светящиеся будды, но следует отдать должное Nichiryoku Co. – они открыли новый рынок. В 1980-х годах цены на землю в Токио взлетели до небес. В 1990-х годах маленькая могила могла стоить до шести миллионов иен (пятьдесят три тысячи долларов). Рынок созрел для более доступного, подходящего для города варианта (скажем, кладбища рядом с железнодорожной станцией).
Конечно, само по себе соседство с железнодорожной станцией не делает кладбище высокотехнологичным. Управляющий учреждения провел для нас экскурсию, показав нам длинный коридор с суперсветоотражающим черным полом, освещенный ярким белым светом. Вдоль каждой стены тянулся ряд кабинок с перегородками из полупрозрачного зеленого стекла – для большей приватности. В целом это напоминало фантастические фильмы о будущем 1980-х годов, но дизайн мне понравился.
Внутри кабинок за стеклом стояли традиционные надгробия. В основании каждой плиты было прямоугольное отверстие размером с учебник. В вазе стояли свежие цветы, а благовония ждали, когда их зажгут. Управляющий вытащил сенсорную карту, такую же, как в колумбарии Руридэн. Показывая, что делали бы родственники покойного, он прикоснулся картой к электронному устройству.
– Карта Сакуры распознает урну, – объяснил он. Стеклянные двери закрылись, спрятав надгробие.
За кулисами творилась магия. Я слышала приглушенное жужжание руки робота, пока он выбирал нашу урну среди четырех тысяч семисот других. Примерно минуту спустя стеклянные двери открылись, и нашим глазам вновь предстало надгробие. В прямоугольном отверстии теперь стояла урна, подписанная семейным и личным именем усопшего.
– Идея в том, что нашими услугами может воспользоваться много людей, – объяснил управляющий. – Наше кладбище может разместить семь тысяч двести урн, и сейчас хранилище уже наполовину заполнено. За отдельной могилой на семейном кладбище вам придется ухаживать самим – менять цветы и зажигать благовония. Это огромная работа. Здесь мы все делаем за вас.
Конечно, для тех, кто постоянно в пути и не располагает лишним временем, существует онлайн-сервис, который позволяет виртуально посетить могилу. Другая токийская компания, I–Can Corp.,[18] предлагает сервис, похожий на игру The Sims – здесь виртуальное надгробие вашего предка появляется у вас на экране среди зеленых полей. Пользователь может зажечь палочку благовоний, возложить цветы, окропить плиту водой, оставить на ней фрукты или бокал пива.
Президент I–Can Corp. признает: «Безусловно, лучше нанести предкам личный визит. Наша услуга предназначена для тех, кто хочет иметь возможность отдать дань уважения предкам даже из офисного кресла».
Глава Дайтокуин Регоку Реэн, Масуда-дзюсеку, казался невозмутимым и, как и Ядзима-дзюсеку, не видел никаких проблем в том, что буддизм смешивает старые и новые идеи. (Когда мы ушли, он в полном одеянии монаха укатил на велосипеде, разговаривая по телефону.) Дайтокуин Регоку Реэн был партнерским проектом между его храмом и Nichiryoku Co. Потребовались годы подготовки, прежде чем многоэтажное кладбище открылось для токийцев в 2013 году.
– Что ж, вы посмотрели учреждение, что вы думаете о нем? – с иронией спросил он.
– Оно более высокотехнологично, чем любое кладбище в Соединенных Штатах, – ответила я. – И здесь все потрясающе чистое, от кладбищ до машин для кремации. Все гораздо меньше напоминает о промышленности, чем у нас.
– Ну, обращение с мертвыми стало чище, – признал он. – Когда-то люди боялись мертвого тела, но мы сделали его чистым. И теперь кладбища стали как парки – аккуратными.
Мы с Масудой предались долгой беседе о тенденциях в области кремации в Японии и Америке. Мы обсудили, что японцы отдаляются от обряда коцуагэ, все чаще предпочитая, чтобы работники учреждения перетерли кости в порошок и развеяли их.
– Традиционно японцев интересует скелет, – объяснил он. – Они исполняют обряд коцуагэ, как вы знаете. Им нравятся кости, и они не любят пепел.
– Тогда что же изменилось? – спросила я.
– Вместе с костями приходят особые ощущения – ответственности за душу. Кости реальны, – сказал Масуда. – Люди, развеивающие пепел, стараются забыть. Пытаются оставить в стороне то, о чем не хотят думать.
– Хорошо это, как вы считаете? – спросила я.
– Я не думаю, что это хорошо. Можно сделать смерть чище, но во время сильных землетрясений и при таких высоких показателях самоубийств она подходит слишком близко. Среди самоубийц есть дети до десяти лет. Уже в таком возрасте они начинают думать о смерти. На это нельзя
