Монтескье говорит («Esprit des Lois», книга XX, глава 7) об англичанах, что они «дальше всех народов мира продвинулись в трех важных вещах: в благочестии, в торговле и в свободе». Разве не может быть, что их коммерческий успех и введение поощряющих свободу личности политических институтов каким-то образом связаны с этим самым благочестием, которое Монтескье им приписывает?[332]
Таким образом, Макс Вебер открыто утверждал, что и демократизация, и капитализм в Англии объясняются опущенным фактором (в данном случае — религией).
Следовательно, рассматривая корреляцию между крахом старого порядка и зарождением капитализма, важно признать, что возможны как обратная причинно-следственная связь, так и смещение опущенной переменной. В естественных науках подобную проблему решили бы с помощью эксперимента. Например, в идеале, мы взяли бы группу стран, сходных по некоторому признаку — скажем, страны со сравнительно отсталым устройством, — отменили бы институты старого порядка в случайно выбранном подмножестве этих стран («экспериментальная» группа), а в других оставили без изменений («контрольная» группа). Затем мы стали бы наблюдать, как изменится относительный уровень благосостояния этих двух групп. В действительности, конечно, нам такого опыта провести не удастся. Однако историки и обществоведы могут пользоваться «естественными экспериментами», которые порой предлагает история.
Под естественным экспериментом мы подразумеваем ситуацию, в которой некое историческое стечение обстоятельств или событие приводит к изменениям экономических, политических и социальных факторов в одних областях, но не в других сходных. Если разные территории, на которых происходят различные изменения, сопоставимы друг с другом, то мы можем посчитать ту группу, в которой изменения произошли, основной группой в эксперименте, а другую — соответствующей контрольной группой.
В контексте распада старого порядка интервенция французских армий в значительной части Европы после Великой французской революции 1789 года обеспечивает источник институционального разнообразия, на материале которого можно провести естественный эксперимент. Французские оккупационные власти упразднили основные элементы старого порядка, в том числе бо́льшую часть его феодального наследия, налогов и привилегий, положив конец гильдиям, установили равенство всех перед законом, которое включало в себя эмансипацию евреев, и перераспределили церковные земли. Мы можем использовать эти факты для оценки влияния некоторых важных институтов старого порядка на экономический рост. Для этого представим, что те части Европы, которые были оккупированы и реформированы французами, — эти части подвергнуты «эксперименту», а остальные рассматриваются в качестве контрольной группы. Таким образом, мы, как в любом эксперименте, можем сравнить экономическую ситуацию в этих двух группах до и после структурных изменений в экспериментальной группе и посмотреть, стала ли реформированная группа относительно более богатой. Положительный результат, если таковой будет, послужит доказательством того, что институциональные реформы способствуют сравнительному росту благосостояния.
Однако для того, чтобы выводы, сделанные на материале естественных экспериментов, были обоснованными, важно убедиться, что области, испытавшие экспериментальное «воздействие» (французскую интервенцию), до начала эксперимента имели те же темпы развития, что и остальные территории из «контрольной группы». Среди прочего, для чистоты эксперимента необходимо, чтобы потенциал будущего экономического роста той или иной области сам по себе не был причиной того, что французы выбрали для вторжения эту область[333]. Иными словами, если мы, например, обнаруживаем, что Рейнланд после 1815 года развивался относительно быстрее, чем до 1789-го, то нам, чтобы сделать вывод о связи этого роста с проведенными там французскими реформами, нужно доказать, что французы аннексировали эту территорию не из-за ее потенциальной экономической привлекательности, а по другой причине.
Приняв во внимание все эти соображения, мы в этой статье сосредоточимся на Германии. Часть германских земель была оккупирована, а часть — нет; при этом эти земли более гомогенны, чем вся Европа в целом[334]. Ограничив изучение последствий французской интервенции только германскими территориями, мы фактически рассматриваем эволюцию институциональных реформ в областях, которые имеют общую историю, культуру и схожую институциональную структуру. Гораздо легче сравнивать Баден с Бергом, чем Польшу с Португалией. Тем не менее, аргументируя правомерность такого подхода, мы не утверждаем, что разные регионы Германии были полностью идентичны, поскольку это, конечно, неверно. Ключевой вопрос заключается в том, что обусловило выбор аннексированных и реформированных французами территорий[335].
Для проведения этого естественного эксперимента нам нужно найти способ измерить уровень экономического развития в разных частях Германии в XVIII и XIX веке, когда отчетов об исполнении государственного бюджета и точных изменений дохода в современном понимании еще не существовало. Заманчивой стратегией здесь представляется использование показателей уровня урбанизации, который обычно определяют как долю популяции, проживающую в городах с населением в пять тысяч или более человек. В современном мире урбанизация тесно коррелирует с уровнем дохода на душу населения, и такие историки, как Пауль Байрох и Ян де Врис, утверждали, что в прошлом крупные городские популяции могли образовываться только в регионах с высокой производительностью сельского хозяйства и развитой транспортной сетью[336]. Урбанизация также часто используется в качестве замещающего показателя при оценке уровней среднедушевого дохода в обществах прошлого[337]. Поэтому мы составили статистическую базу уровней урбанизации в ряде германских государств в период с 1750 по 1910 год[338].
Рис. 7.1. Процент популяции, проживающей в городах с населением более пяти тысяч жителей (по двум группам)
Основные выводы нашей статьи иллюстрирует график на рис. 7.1, отражающий уровни урбанизации в тех частях Германии, которые подверглись французской интервенции и реформам (экспериментальная группа), и в остальных регионах, по которым у нас есть данные[339]. Как показывает рисунок, до 1800 года уровень урбанизации был более высоким как раз в тех частях Германии, которые не были оккупированы. Этот факт сам по себе имеет большое значение, поскольку если урбанизация действительно служит хорошим показателем развития, то, следовательно, французы не стремились специально овладеть самыми процветающими регионами Германии. Рисунок 7.1 также демонстрирует, что прогресс в уровне урбанизации наблюдался и в XVIII веке, однако в 1800–1850 годах повсеместно пошел более активно. Самым значимым, однако, является тот факт, что в экспериментальной группе наблюдается самое быстрое увеличение темпов роста урбанизации. В частности, территории,
