– Как дела у Никиты Рекунова? – спросил киару. Я вздрогнула и подняла глаза. Сердце снова застучало быстрее. Зачем ему? Собирается мне угрожать? А что, сегодня день такой. Кто семьей шантажирует, кто вообще убить пытается… стоит ли ждать хоть чего-то хорошего от самого непонятного, а потому самого страшного из всех моих сегодняшних собеседников?
– Не знаю, – ответила я. – А вас это правда интересует?
– Нет, – немного помолчав, сообщил он.
Машина нырнула в подземный паркинг, и я успела уже предположить, что руане живут под землей, как кроты, но все оказалось обыденнее: прямо из паркинга мы на лифте поднялись на девятнадцатый этаж.
Квартира тоже оказалась довольно обычной, хотя не знаю, чего именно особенного я ожидала. Это ведь мы, люди, строили. Для людей. И вряд ли инопланетяне возят с собой гору мебели, чтобы обставить временную квартиру.
Меня опять начало знобить, стоило покинуть прогретую машину, и я впала в какое-то оцепенение, которое никак не хотело теперь отступать, поэтому я безропотно последовала за хозяином квартиры, приняла от него какую-то махровую стопку вещей и каким-то образом оказалась в ванной комнате, прямо перед душевой кабиной.
Что же он собирается со мной делать, если для этого я нужна ему чистой?!
Из ванной я выходила согревшаяся, но переполненная различными предположениями и домыслами. Чтение большого количества романов сыграло со мной злую шутку – я никак не могла отбросить мысль, что он вот-вот начнет меня домогаться, это же сюжет трети романов, как минимум – какой-нибудь мачо похищает прекрасную девушку, сраженный ее красотой… Не то чтобы я такая уж неотразимая… но дело не только в этом. Просто мне никак не представить, а зачем же я ему еще? И вроде как и самой от этого обидно: я – это ведь не только тело, я – это намного больше, я – личность, уникальная, пусть и не очень-то замечательная, но личность… вот только придумать, когда же он успел разглядеть мой внутренний мир, у меня никак не получалось. И что в нем такого невероятного и уникального для инопланетянина – тоже.
А может, я – носитель какого-нибудь необычного гена? И он заставит меня с собой размножаться? Брр!
Разыгравшееся воображение немного сникло, когда киару, которого я обнаружила на кухне, как-то кисло при виде меня скривился, но воспрянуло с новой силой, когда он произнес:
– Наверное, вам придется остаться у меня.
Глава 7
Маша в гостях
Я невольно схватилась за ворот халата, сама не знаю зачем, то ли, чтобы руки куда-то деть, то ли, чтобы в этот халат с головой спрятаться. Дофантазировалась я, похоже!
– Нет, – сообщила излишне гостеприимному инопланетянину и попятилась. – Зачем? Почему?
– Мой интерес к вам, – начал синеглазый, и сердце мое замерло, наполовину от ужаса, наполовину от странного мне самой восторга – я интересна ему! Правда, он очень быстро меня «приземлил», – слишком очевиден для всех. И я предпочту скорее поддержать сложившееся мнение, чем ждать, пока они докопаются до истины.
Ничего не понимаю. Я ему все же не нравлюсь? Но при этом мы будет старательно притворяться, что нравлюсь, чтобы какие-то загадочные «они» не докопались до не менее загадочной истины…
– А мне-то скажете, зачем я вам? – мрачно поинтересовалась, удивляясь своему внезапно наступившему спокойствию и фатализму. Все воспринималось словно бы со стороны. Видимо, слишком много событий я успела уже пережить за это утро, а ведь всего два часа прошло, как я вышла на пробежку…
Тут меня все же проняло. Два часа! Родители, наверное, с ума уже сходят, тем более, что мой телефон, хоть и остался при мне – в кармане, но вымок не меньше, чем я, и был совершенно бесполезен.
– Мне надо позвонить! – решительно сказала я. Если он мне сейчас откажет, я… я… не знаю, что я. Либо расплачусь, либо брошусь силой отбирать телефон, который киару вертит в руках. Это у него уже новый, или перед тем, как бросаться спасать бедную Машу, благородный руанец успел выложить из карманов все ценное?
– Звоните, – равнодушно обронил синеглазый и протянул телефон. Вот так просто? Даже не спросив, куда я буду звонить и что скажу?
– А если я в полицию позвоню? – спросила у него, ругаясь мысленно на свой болтливый язык. Что толку спрашивать «если?», звонить надо было! Ну и что с того, что меня пока не обижают, меня собираются удерживать против воли, а это тоже вполне себе уголовно наказуемое преступление! И «око за око» Уголовный кодекс оправданием не считает!
– Звоните, – повторил киару. И спиной ко мне повернулся. Вот это безалаберность. Даже страшно делается – такое впечатление, что от моих действий ничего не зависит…
– Я потеряла телефон, – сообщила брату. Родителям звонить не решилась, им врать куда сложнее, а мне, похоже, действительно надо остаться тут. – Зашла к… подружке. Все хорошо. Еще позвоню.
И быстро повесила трубку, пока брат – да, он иногда тугодум у меня – только-только подбирал какое-нибудь емкое, но все же цензурное – воспитание-с! – слово, чтобы охарактеризовать свою непутевую сестренку.
– К подружке, – задумчиво повторил киару и подвинул мне кружку с чем-то горячим и коричневым. – Какао. Будете?
– К подружке, – немного враждебно подтвердила я. – А вы хотите, чтобы я им сказала, что я у совершенно незнакомого мне инопланетянина? Нет, спасибо, я какао не люблю.
– Мне все равно, – немного насмешливо и как-то очень раздражающе произнес синеглазый, с упоением принюхиваясь к своей кружке и даже зажмуриваясь. Может, какао для них как наркотик? Что-то больно лицо у него счастливое… И что все равно-то? Что я скажу или что какао не люблю? У-у-у, медуза инопланетная! Вот сейчас снять бы полотенце с головы и по этой не в меру довольной физиономии…
Но вместо этого я спросила еще раз, постаравшись вложить в голос уверенность и чувство собственного достоинства, которых в данный момент у меня, увы, и в помине не было:
– Зачем я вам?
– Я вам скажу, – проявил невиданную сговорчивость он. А хотя нет, не проявил. Показалось. – На корабле скажу, когда мы будем в паре дней пути отсюда.
И я ощутила какую-то всеобъемлющую беспомощность. Я никак не могу на него повлиять, кажется, все, что я могу сделать – это, когда он, наконец, меня отсюда выпустит, свалить из города и залечь где-нибудь на дно. Что там говорил Никитос о своих проблемах? Что-то мне подсказывает, что его
