Подняв глаза, Офелия заметила крупную фигуру Кунигунды, которая наблюдала за ними из окна своего номера. Та сразу задвинула шторы, как будто не хотела, чтобы ее видели. Была ли у этой дамы из клана Миражей нервная болезнь или нет, но вела она себя очень подозрительно.
– Мадемуазель может сопровождать только один человек, – строго объявил жандарм, когда все семейство бросилось к саням.
– Поеду я! – решила мать. – Месье Фарук – прежде всего мужчина, Дух он Семьи или не Дух. Если он хочет видеться с моей дочерью, то должен сначала спросить у меня разрешения.
Офелия предпочла бы, чтобы ее сопровождал Ренар. Он перегнулся через спинку саней и начал засыпать ее советами и совать в руки документы:
– Вот это – ваше удостоверение личности. Вы оставили его в кармане другого пальто, оно вам понадобится. Это – копия контракта вашего жениха с монсеньором Фаруком, а это – ваша профессиональная лицензия на открытие кабинета чтения, но не показывайте ее, пока монсеньор Фарук сам не попросит. Я сообщу мадам Беренильде и вашей тетушке. И будь осторожен, малыш!
Придерживая шляпу с перьями, мать Офелии с видом герцогини уселась возле дочери. Впрочем, через несколько секунд шляпа все равно улетела – полицейские сани взмыли в воздушный коридор со скоростью ветра.
После приземления на Центральной площади Небограда последовал нескончаемый подъем через все этажи Башни под конвоем жандармов. Каждый раз, когда приходилось пересаживаться в другой лифт, а их было много, офицер в бело-золотом мундире проверял их удостоверения личности и лишь потом делал знак перейти в следующую кабину. Никогда еще Офелия не видела такое количество охраны, и никто не давал себе труда хоть что-нибудь им объяснить.
Ее мать от этажа к этажу багровела все больше и с возмущением спрашивала:
– Что вам нужно от моей дочери?
И жандарм каждый раз невозмутимо отвечал:
– Монсеньор Фарук желает ее видеть, мадам. Ее и этих молодых особ из посольства. Он также спрашивал о мадам Беренильде, но так как ее сейчас нет…
– Все равно, что это за обращение с молодыми дамами! – наконец возмутилась мать Офелии. – Ты бы мне сказала, если бы сделала какую-нибудь глупость, ведь правда же, дочь моя? Ах, ну если бы я знала, что путь так долог, я бы сначала зашла в туалет. Сколько еще лифтов нам нужно сменить?
Девушка не ответила, она и сама была растеряна.
– Великие предки! – вскрикнула вдруг мать Офелии и тут же прикрыла рот рукой с накрашенными ногтями.
Позолоченная решетка лифта открылась на шестом этаже, и Офелия, привыкшая к тому, что солнце всегда стояло в зените, изумленно ахнула: сейчас оно погружалось в море, отбрасывая на поверхность воды длинный огненный шлейф. В небе разыгрывалась фантастическая симфония цветов – розового, голубого, фиолетового и оранжевого. Даже воздух изменился: он стал приятным, теплым и сладковатым, как в лучшие летние вечера.
– Так ты здесь проводишь время, дочь моя? – спросила мать Офелии изменившимся голосом, пока они вслед за жандармами шли по променаду над морем.
– Большей частью – да, – рассеянно ответила Офелия. Она не отрывала глаз от парившего в небе дворца, чьи окна отражали заходящее солнце. Что же здесь затевалось? И почему, спросила она себя, глядя на сестер Арчибальда, почему их вызвали всех вместе? Семь девушек шагали как сомнамбулы, полузакрыв глаза и не глядя на дворец, от которого Арчибальд всегда старался держать их подальше.
– Ты должна была мне сказать! – воскликнула мать Офелии. – Если бы я знала, что ты вхожа в такое шикарное место, у меня не возникло бы никаких претензий к господину Торну! Вы только гляньте, вид прямо как на открытке! А что там делают эти люди?
Она только что заметила мужчин во фраках, стоявших на мостках. Все они размахивали руками, как дирижеры, но управляли не оркестром, а наносили последние мазки на закат, в одном месте удлиняя облака, в другом – добавляя ореол света, делая оттенки еще контрастнее. Ни дать ни взять художники-импрессионисты, только вместо кистей им служили собственные пальцы.
– Эти художники – из клана Миражей, мама. Они доводят иллюзию до совершенства.
По восторженному взгляду матери Офелия поняла, что та теперь совсем иначе смотрит на брак дочери. Сама же Офелия уже тосковала по настоящему серенькому небу.
Редкие прохожие, встретившиеся им на пути, явно принадлежали к низшим слоям аристократии, что было тревожным знаком: вероятно, вся знать уже собралась там, куда их ведут. «Богу неугодно ваше пребывание здесь», – говорилось в анонимном письме. Если его автор принадлежал к тому кругу людей, перед которыми Офелия скоро предстанет, он сразу поймет, что она ослушалась. Девушка огляделась, спрашивая себя: по-прежнему ли ее сопровождает Владислава, или она сейчас выполняет ее персональное задание – предупредить Торна? Все-таки телохранитель-невидимка – это не очень удобно: никогда не знаешь, с тобой он или отсутствует.
Жандармы провели их к Парадизу. В главной ротонде дворца толпилась знать, стоял гул разговоров. Мать Офелии, которая была совсем не готова мериться туалетами с элегантными придворными дамами, нервно поправляла свой огромный шиньон, как будто без шляпы чувствовала себя голой.
– Добрый вечер, мадам, добрый вечер, мадемуазель, – приветствовала она каждую встречную, стремясь произвести хорошее впечатление. – Как тут у них принято говорить – «здравствуйте» или «добрый вечер»? – прошептала она Офелии. – День в разгаре, но с этим заходом солнца я совсем запуталась и, кажется, шокировала всех этих расфуфыренных дамочек.
Девушка отметила опасный блеск в обращенных на них взглядах. «Когда вернетесь, будьте готовы к адским мукам», – вспомнилось ей предупреждение Кунигунды.
– Они не говорят ни «здравствуйте», ни «добрый вечер», – сказала Офелия, беря мать под руку, чтобы не потерять ее в толпе. – Вежливыми здесь бывают только слуги.
Жандармы помогли им пробиться сквозь толпу и повели по одной из пяти главных галерей, соединявших ротонду с игровыми залами. Офелия нередко бывала там, но ни один из них не производил на нее такого тяжелого впечатления, как тот, в который их впустили.
Зал рулетки.
Это было огромное помещение с бесчисленными рядами скамеек и стульев перед возвышением, на котором в кресле восседал Фарук. Вернее, с которого он едва не падал. При одном лишь взгляде на его гигантскую фигуру в вялой позе, на его белые волосы, струившиеся до самого пола, Офелия почувствовала дрожь в ногах. У нее снова, как во время их предыдущей встречи, возникло неудержимое желание бежать.
– Так это он, тот самый месье Фарук? – спросила мать с легкой тревогой. – Красавец, ничего не скажешь, но что-то неважно выглядит.
Своим названием Зал рулетки был обязан потолку с огромным вращающимся диском, разделенным на пронумерованные сектора, по которому безостановочно бегал белый шарик. Стоило каждому посетителю поднять глаза на потолок, как у него возникало ощущение, будто бы на кону его жизнь.
