Не беременности, конечно. Забеременеть-то они как раз все хотели. Это ведь давало право на освобождение от физкультуры и сельхозработ. Беременным все завидовали: их всюду пропускали без очереди, уступали им места и шепотом задавали осторожные вопросы. А те, опустив ресницы, загадочно молчали или страдальчески закатывали глаза: «Ах, девочки, вам этого не понять! Вот когда вы сами…» Наверное, и гадости промеж собой говорились, но лично Максим ни разу не слышал.
У них с Галей детей долго не было. Года полтора, наверное, а то и дольше. И опять она боялась: а вдруг с ней что-то не так, а вдруг они что-нибудь неправильно делают? Сейчас он думает – просто организм был не готов, все-таки шестнадцать лет – это очень мало. Зато потом родились двое подряд, и они их почти не видели, потому что началась подготовка к экзаменам. Забегали в Дом ребенка на полчаса, причем даже не каждый день. Потом, уже в университете, им выделили настоящую квартиру, в общежитии для семейных, они стали жить все вместе. Хотя тоже, какая это жизнь? Всё на бегу. Утром детей в сад, а сами на лекции. Вечером детей из сада. Покормили – уложили, и опять учиться-учиться-учиться. Потом учеба закончилась. По распределению они попали в заводской поселок, где Макса направили в отдел информации и пропаганды. Одно время он даже вел утренние программы на местном радио, а Галя – она по образованию учитель языка, хотя там ей пришлось взять младшие классы, – правила ему тексты.
Зато с общественным трудом Максу повезло. Он чистил клетки в маленьком поселковом зоопарке, и ручные лисы залезали к нему на колени, а белки прыгали с веток на плечи. Попугай встречал его словами: «Максим пришел! Жратва будет!» Он, конечно, сам его научил, но никому в этом не признавался. Дети очень любили ходить к папе на работу. К маме, впрочем, тоже. Галка работала официанткой в кафе, их там вечно пичкали чем-то сладким.
Потом дети выросли и пошли в начальную школу. Потом их забрали в интернат. Потом зоопарк закрылся. Максим хотел взять к себе попугая, но ему не разрешили, да и Галя была резко против. Вместо зоопарка Макс теперь четыре часа в день перетаскивал с места на место ящики на складе. А Галкино кафе, наоборот, расширилось до ресторана, и ее сделали старшей смены. Они стали ссориться. Ругались, мирились и снова ссорились. В конце концов Галка сама его бросила. Ушла к шеф-повару ресторана.
Детей они навещали по очереди. На каникулы он иногда брал их к себе, но чаще Галя. Там все же нормальный семейный дом, младшие братья-сестры, собака, ну и кормят как на убой.
А у него что? В интернате они и так живут круглый год. Позапрошлым летом он брал их в поход по Дайкарскому заповеднику. В этом, к сожалению, не получилось. Поход с детьми – дело недешевое. Одна организация экстренной связи чего стоит, а без нее кто ж позволит с детьми идти?
– А ты правда хочешь от меня ребенка?
– Хочу. Но я именно от тебя хочу, а не ребенка вообще. А ты почему спросил?
– Подумал, вдруг ты это тогда так просто сказала? Ну чтоб базу подвести под… это вот все. – Макс широким жестом обвел кровать, где они лежали.
– Конечно, не просто так! Я вообще редко что-то просто так говорю.
– В самом деле? – Макс приподнял одну бровь. – А мне почему-то казалось, что ты болтушка.
– И что? Мне просто часто есть что сказать. И не всегда получается промолчать, когда нужно. Но это не значит, что я только глупости говорю или то, чего вовсе не думаю.
– Кстати… Насчет умения молчать… Маш, ты понимаешь, что про нас с тобой ни одна сволочь знать не должна? Ни подушке, ни подружке, ни камышу у реки…
– Ни ямке в песке. Понимаю, конечно! Макс, а когда у нас с тобой ребенок родится, мы ему тоже про нас не скажем?
– Скажем, конечно. Но, может, не сразу. Сперва подождем, когда подрастет. Ты тем временем школу окончишь, я отсюда к чертям уволюсь. И уедем мы с тобой вместе, далеко-далеко, где нас никто не знает… Машк, а может, не надо пока ребенка? Ну к чему нам с тобой лишние сложности? Есть же всякие способы. Я бы мог съездить в город и купить там…
Максим осекся. У Машки был сейчас такой взгляд! И он понял, что она права. Нельзя, учитывая грядущую перспективу, лишать ее вдобавок еще и этого. Потому что, если до самой Машки еще не дошло, он-то себе все уже представлял в красках. Как они будут от всех таиться и шарахаться от собственной тени. Конечно, никаких вечеринок, совместных прогулок и походов в кино. Он даже в кафе ее пригласить не сможет. Они вообще никогда никуда не будут ходить вдвоем. Всего лишь несколько уворованных часов. Не каждый день. Может, даже не каждую неделю. Вот что им светит, и то, если повезет, в следующие четыре года, хотя нет, уже только три с половиной. Выдержит ли она? Выдержит ли он сам? Макс рисовал ей картины светлого будущего, в котором они будут жить вдвоем, на свободе, ни от кого не таясь. А сам был не уверен, что впереди у них есть хотя бы несколько месяцев.
Макс сотни раз успел прокрутить это в голове, пока Машка, перескакивая с одного на другое, рассказывала ему про свое детство среди папиных книг и маминых картин, про крышу, дядю Егора и подаренные им каменные фигурки.
Макс, кстати, сразу сообразил, что это такое.
– Это игра такая, азартная. Типа костей. Мы про нее учили в университете. В Средние века была очень распространена. Кому кентавр выпадал, мог ставку делать вне очереди, причем даже без денег, а кому бог, тот вообще забирал весь банк.
– А кому химера?
– Не помню уже, Машк. Ну что ты от меня хочешь? Столько лет прошло! Как ваш брат говорит: «Учил, но забыл».
* * *Она летала, не чуя под собой ног.
У нее получалось все: домашка по физике, доклад по истории, вылизать класс или коридор в день своего дежурства, да хоть бы и вне очереди, разложить книги по стопкам и бегать с этими стопками с этажа на этаж вприпрыжку, точно они невесомые. В библиотеке, где Машка отрабатывала общественно-трудовую повинность, народ диву давался, сколько она теперь успевала перелопатить за смену.
Улыбка не сходила с ее лица. Сколько ни пыталась Машка скроить серьезную мину, мышцы упрямо растаскивали уголки губ к ушам, а смешинки продолжали плясать в зрачках.
Есть не
