– А меня куда? – Аня постаралась изобразить удивление. И чуть не упала со стула, услышав ответ.
– Сказали, пока в рентген пойдешь, технику осваивать. У них там одна забеременела, самой ей теперь нельзя. Вот и будешь под ее руководством кнопкой щелкать, пока замену не пришлют. А потом уж не знаю, но сюда всяко, сказали, не возвратишься. Сколько я ни просила, сколько ни убеждала, что ты сюда лучше других подходишь, – нет и все! Вот так вот. Учишь вас, учишь, а все коту под хвост. Опять ведь придется половину работы самой делать. Поди с ним поспорь, с начальством! И какая вожжа…
* * *Рассвет вот-вот должен был настать. Или наступить? Как правильно, Машка не знала.
Ей было хорошо и уютно рядом с любимым и жаль тратить на сон остатние полчаса. Вот-вот завибрирует, зажужжит будильник. Придется вскакивать, натягивать на себя непослушными руками одежду. Не глядя друг на друга, каждой порой на коже ощущая, что некогда, некогда, что все раздражает и в любой момент может разразиться взрыв.
А пока все тихо, они лежат, повернувшись лицом друг к другу. Дыхание их смешивается, уходя теплыми струйками к потолку. В комнате холодно, форточка как всегда открыта, ведь Макс не выносит духоты.
Макс спит. Во сне резкие черты лица его сглаживаются, смягчаются. Рот приоткрыт, в углу застыла капля слюны. На верхней губе черные точки пробивающихся усов. Машке очень хочется его поцеловать. Но она сдерживается. Ведь никогда не известно, что из этого выйдет. Иногда, еще не до конца проснувшись, Макс тянется к ней, ласкает молча, не открывая глаз. В другой раз ворчит, отмахивается, поворачивается спиной. И потом так и будет злиться и не поцелует даже на прощание.
Макс страшно не любит вставать по утрам.
Меж тем взятая им на себя общественная повинность – вывоз из школы мусорных баков – предполагала именно это. Резкий подъем, быстрое натягивание на себя белья и вонючего комбинезона – у Макса их два, он стирает их каждый божий день, но запах так никогда и не выветривается до конца. Выскакивание на улицу в пять утра, к сердито урчащему грузовику.
– Зачем ты себе выбрал такое? – изумлялась Машка. – Ты же любишь по утрам подольше поспать, зачем ты себя так мучаешь?!
– Но это же всего два часа в день, а не четыре. Иногда даже меньше. А потом я свободен. Возвращаюсь, ложусь, говорю себе, что все было кошмарным сном, и спокойно давлю подушку до полудня.
Максовы уроки никогда не начинались раньше часа.
А Машка жаворонок. Для нее раньше проснуться в радость. Кусочек времени, принадлежащий лишь ей одной, когда можно лежать, мечтать и ничего не делать.
Чтоб не спалиться, Машка уходит без четверти пять, еще до Максима. Заматывается в пушистый платок, так что снаружи видны лишь глаза и нос. Чтоб никто не узнал, и потом так теплее. Перед рассветом всегда особенно холодно, даже если день впереди ожидается теплый.
Максим целует ее в кончик носа, выглядывает в глазок. Прислушивается: «Никого? Ну, с богом, милая! До встречи!»
Машка сбегает по лестнице и выскальзывает в ледяной сумрак. Один раз столкнулась с учителем математики. Он по ночам трудится истопником и почему-то возвращался со смены раньше. Сердце так и ухнуло, хотя учитель на нее даже не взглянул. Машка решила, что не узнал. А то бы наверняка поздоровался. О вежливости математика ходили легенды. Будто бы какая-то девица поскользнулась при нем и упала. Так он с ней сперва поздоровался, потом спросил, можно ли помочь, и, лишь заручившись согласием, подал руку.
Приходила Машка засветло, ни от кого не таясь, помахивая взятыми для отвода глаз учебниками и тетрадками. Засучивала рукава, надевала фартук. Подметала, загружала посуду в посудомойку. Чистила, напевая, картошку. Максим посмеивался, позволяя ей разыгрывать из себя хозяйку. На самом деле, ничегошеньки она не умела. Ей все приходилось подсказывать – какой толщины ломти нарезать, сколько масла на сковородку лить, когда уменьшить огонь.
– Вас что, даже картошку жарить не учат?! Зачем тогда нужны эти дежурства по кухне?
– Жарит повар. А мы только чистим. Смотри, как у меня тоненько получается!
За едой они разговаривали. Забавно, Машке ничего не стоило скрывать от всех любовь к Максу. Но от самого Макса она ничего не умела утаить. И она рассказывала ему, кто кому подсказал и кто у кого списал на контрольной. Спохватывалась, зажимала ладошкой рот: «Ничего, что я тебе сказала? Ты ведь никому? Никому?» «Могила!» – торжественно обещал Макс, и глаза его при этом смеялись.
Про Лерку, которая все никак не может прийти в себя и которой снятся странные сны. Про Аню, которая, поступив на медфак, сделалась холодной и отчужденной, как все медички, так что неясно даже, как к ней теперь подступиться.
Максим в ответ пожимал плечами. Конечно, Лерку жалко, кошмар потерять так внезапно близкого человека. Но ведь жизнь идет, Лерка еще так молода, рано или поздно рана затянется. Сны… Может, рассказать о них школьному психологу? Насчет Ани он был более категоричен. Смирись. С медиками всегда происходит одно и то же. Тут уж ничего не поделаешь.
Однажды Машка пересказала ему свою встречу с Гошей. Максим не особенно удивился. Оказалось, он давно про все это знал.
– Это ж секрет Полишинеля. Любой умный и образованный человек, сложив два и два, сразу придет к нужному выводу. Как тебе Гоша сказал: знать надо, куда смотреть, вот и все.
– А зачем тогда из этого делают тайну? Зачем их прячут от всех?
– Затем, что вовсе не все люди образованны и умны. Ты же вот не бегаешь с криком: «Свободу химерам! Конюшни кентаврам! Немедленно всех уравнять в правах!» А дурак какой-нибудь наверняка станет.
– А почему он дурак? Разве это неправильно?
– Правильно-неправильно! Маш, ты помнишь, что такое утопия? Мы недавно с вами проходили.
– Да. Это когда все счастливы.
– Умница! А что я вам тогда сказал? Не бывает. Не бывает счастья для всех! Можно самому в лепешку разбиться, миллион других ради этого угробить, а все равно ничего не выйдет. Всегда кому-то будет лучше, кому-то хуже. Закон природы. Любой вид борется за свое выживание. Дай сегодня антропоморфам волю, завтра они сожрут нас.
– Прям вот так возьмут и сожрут? Буквально, зубами? И ты в это веришь?
– Может, и не буквально. Насколько я знаю, они все вегетарианцы. Но постепенно, поколение за поколением, вытеснят. Они же лучше нас приспособлены, сама видишь.
– Но разве они не мы? Мы же их сами рожаем. Ну есть кое-какие отличия…
– Маша, они другой виток эволюции! Много ты встречала неандертальцев? А тоже небось жить хотели. Но мы оказались совершенней как вид, и где сегодня
