Чувствовалось, что ему очень приятно было слышать добрые слова и видеть наше с Лизой к нему отношение.
Так, переговариваясь, мы толпой пошли в дом. Дети, решившие погулять во дворе, остались снаружи. Скорее всего, Олежек захотел обследовать свои новые владения. А нам было проще в их отсутствие сообщить Лиде о смерти ее родителей.
Похороны откладывать не стали. Оставили детей дома, доверили Олегу накрыть на стол, чтобы потом немного посидеть, поминая усопших, а сами отправились на кладбище.
Было грустно и горько вновь стоять на холодном ветру и смотреть, как Павел и Руслан закидывают землей импровизированный и наскоро сколоченный гроб – один на двоих. Михалыч спел поминальную песню, Лида произнесла проникновенную речь, в конце расплакавшись на груди мужа, а я стояла, молча и привычно страдая от холода не столько снаружи, сколько внутри. Весь этот год, с прошлого декабря, прошел под знаком смерти, боли, страха и одиночества. Эх, и прижаться не к кому… хоть и хочется.
Вдруг послышался едва слышный скрип снега под подошвой внушительного ботинка. В следующее мгновение сильные руки обняли мои плечи и прижали к большому телу. Приподняв лицо, встретилась взглядами с Кириллом, который с сочувствием смотрел на меня. Не знаю, что заставило тихонько спросить, но язык уже не слушался:
– Они одновременно умерли… твои жена и сын?
Голубые глаза заледенели, а его тело стало деревянным, но голос звучал ровно:
– Один за другим, но она не была моей женой, мы познакомились в баре и оба искали лишь секса. Потом встретились еще пару раз, а через месяц она сообщила, что беременна от меня. Честно, я не поверил, все же я контролировал… хм-м, процесс, но согласился содержать ее и признать ребенка своим… если это окажется правдой. – Мужчина ненадолго замолчал, вернувшись мыслями в прошлое. – Ник был моим сыном – она не обманула. С первых дней его рождения она отстранилась от нас обоих, ограничившись требованием алиментов, так сказать, компенсации за невмешательство… А зная ее неприятный для длительного и тесного общения характер, я был даже рад платить, чтобы никогда ее не видеть.
– Разве ты не мог подать в суд на… – удивленно прервала его.
– Мог, – теперь меня прервал он, поморщившись от воспоминаний, – но это мой сын, а она хоть какое-то отношение, но имела к нему. Да и она из той категории женщин, что не гнушались ничем. Я возглавлял специальный отряд антитеррора по ликвидации особо опасных преступников. В моем положении светиться было крайне нежелательно, да и она особа была публичная. Короче, оказалось проще ей платить.
– Значит… э-э-э… ты… вы не любили друг друга? – сейчас и здесь все вопросы казались уместными.
Кирилл наклонил голову, чтобы лучше видеть мое лицо, теснее прижал меня к себе, дополнительно укрывая полами своей куртки, и только после этого тихо ответил:
– Нет, волчонок, не любил, и она тоже. Я любил сына, а она – мои деньги. А сейчас у меня нет ни того, ни другого.
И я почувствовала, интуитивно поняла, за этой скупой фразой было огромное горе, утрата, боль и тоска не меньше моих. Нахмурилась, а потом убежденно сказала, пристально глядя на него:
– Кирилл, посмотри на ребят. Сейчас Лида в горе, плачет, но Павел рядом, и ее жизнь продолжается. Я думала, умру от боли, когда год назад потеряла маму с папой, они самое дорогое, что у меня было. Душа болела за Саву. Хотя мы и разошлись уже к моменту его смерти, но он по-прежнему был близким человеком, а потом один за другим стали уходить друзья, знакомые… Прежний мир развалился. А сейчас у меня есть Лиза, Федор, Михалыч, и моя жизнь продолжается. Все придет в норму, я уверена.
Кирилл наклонился еще ниже и шепнул, чуть сдвинув края шапки и согревая своим дыханием мое замерзающее ухо:
– А нас ты не посчитала… своими. – Я почувствовала тепло от его слов и неуверенную надежду и так же тихо ответила:
– А с вами пока все туманно и непонятно.
Мужчина выгнул бровь и уже хотел что-то сказать, но тут мы оба заметили, как Павел уговаривает Лиду уйти с кладбища, беспокоясь о ее самочувствии и здоровье.
Все расселись по машинам и тронулись в обратную дорогу. Хавшик решил остаться с нами на поминки, которые прошли в спокойных разговорах. Михалыч тихонечко, ненавязчиво пытался выяснить всю подноготную моих гостей.
– Не обижайся, Руслан, но ты очень неоднозначный товарищ в этой компании. Чувствуется, ты многое повидал, а главное, попробовал… – Старик с хитроватым прищуром обратился к Руслану, явно подбивая на разговор.
Тот с понятливой улыбкой ответил:
– Прав ты, Михалыч, но я исправился. Я сирота, помотала меня жизнь по детским домам, с разными людьми пришлось столкнуться. И с плохими, и с хорошими. Был даже момент, когда я в тюрьме оказался, но слава Триединому, ненадолго, и этот опыт стал знаковым в моей дальнейшей жизни. В юности мошенничал даже, но пару лет назад нашел работу у друга в автомобильной мастерской и решил все изменить. Вот так к тридцати годам я нашел занятие по нутру, но, как видите, судьба сама решила все за меня…
Михалыч пожевал губу, привычно обдумывая, потом выдал:
– Знаешь, дружок, это хорошо, что ты сам пришел к мысли о нормальной жизни и о совести вспомнил, а не вынудил кто-то. Вот в награду тебе судьба таких спутников и подарила…
– Вы правда так считаете, Михалыч?
Хавшик приподнял белесую бровь, морща чешуйчатый лоб, а потом, твердо кивнув головой, сказал, как отрезал:
– Правда! Я уверен в этом. – Потом очень заинтересованно продолжил. – Так, значит, ты у нас по технике мастером будешь?
– А что, возьмете? – теперь Руслан выгнул темные брови, весело блеснув глазами.
– Ну почему бы не взять?! Парень ты, как я погляжу, видный, не дурак и вроде с совестью уже в ладах, такие нам пригодятся. Я вон все Кирочку нашу уговариваю замужней женщиной стать…
Руслан хохотнул, бросив на меня многозначительный взгляд. Я уже не просто смущалась, а нервничала. Надоели мне все эти хороводы вокруг.
Хавшик, не получив ожидаемого ответа, нахмурился слегка, похоже, немного разочаровался из-за отсутствия энтузиазма у меня и активной деятельности по моему охмурению у Руслана. Перевел взгляд своих глубоко посаженных черных глаз на Кирилла. В этот момент прискакала Лиза и забралась на свой стул между мной и Михалычем. Отвлекла его, тихими голосом делясь своими впечатлениями от совместной с Олегом прогулки. Потом подошел Олег, и хавшик, уставившись на паренька, начал теперь расспрашивать его:
– Ну а ты, малец, где жил, чем занимался?
Мальчик смутился, усевшись между Павлом и Лидой, которая уже не плакала, но сидела, словно выжатый лимон, усталая и кислая, ответил осторожно:
– Я в Уринге
