– Олег! – тихий укор Кирилла заставил вздрогнуть мальчика, впрочем, как и меня, зато хавшик переключился любопытным взглядом уже на другого собеседника.
– Ну, а ты что нам поведаешь? – Хавшик подался к суру в предвкушении длинного рассказа.
Кирилл с бесстрастной миной на лице, не меняя позы, в которой сидел, наверное, уже не меньше часа, ответил:
– Мне сорок девять лет, холост, сур, военный… бывший. Останусь здесь с вами, готов работать, защищать и охмурять… – от этого заявления я, если бы стояла, точно бы присела.
Вся компания с веселым изумлением округлила глаза, Михалыч тоже усмехнулся, погрозил пальцем, а потом добил меня:
– Ну, я рад, что не ошибся в тебе!
Я встала и быстро ушла на кухню умыться, а то щеки горели, хотя речь шла и не обо мне вроде, но сердце-то стучало…
Вернулась с полными тарелками еды, подложила ребятишкам горячих тефтелек, выставила соленые огурчики и квашеную капусту, она, к слову, сказать, уже знатно подошла и вкусно хрустела во рту. Добавила сметаны в грибы и предложила разлить еще по рюмочке, чтобы помянуть. Никто не отказался. Обошла весь стол, остался только Кирилл, которому тоже налила, чувствуя, как от напряжения дрожат руки. Немного капнула мимо, мысленно дав себе тычка, отстранилась, ни на кого не глядя, и отступила подальше.
Изучала его затылок и размышляла о том, что в такой печальный момент не о бытии думаю и человеческой трагедии, а вот прямо сейчас гляжу на этот коротко стриженный затылок и глаз отвести не могу. От этих загорелых ушей, которые, оказывается, слегка двигаются, когда Кирилл что-то жует. От мощной шеи и широких плеч, обтянутых черной футболкой. От сильных смуглых рук, контрастирующих с белой скатертью. От длинных пальцев, которые могут, не дрогнув, нажать на курок и послать смерть в другого человека, но сейчас аккуратно держат вилку.
Кирилл, видимо, почувствовав мой взгляд, повел плечами, от чего мускулы задвигались под кожей, еще больше привлекая мое внимание к его телу. Сила, ну что со мной творится-то? Не иначе гормоны, которые давно спали за ненадобностью, наконец проснулись?
Может, хватит врать. Пора признаться самой себе: этот мужчина – мой, и хочу я именно его, и он больше чем просто нравится мне. Хмыкнула от мысли, что и хочется, и колется, и боязно: а вдруг его инстинкт на меня не сработает, и буду я лишь тенью женщины для него. Ведь мой личный инстинкт уже «выбрал» своего лучшего мужчину, именно его – Кирилла. Гадство!
– Может, скажешь мне, что такого занятного у меня на затылке? – неожиданно прозвучал бесстрастный, пугающий голос Кирилла.
Быстро дошло, что усмехнулась очень даже не мысленно, а вслух, и теперь все дружно обратили внимание на меня. А Михалыч еще и с довольной миной потирает свои сухие шелушащиеся ладони. Он меня знает уже хорошо, чтобы распознать на моем лице интерес личного свойства. Ну да, конечно, так я сейчас тебе и сказала! Посмотрела на Кирилла и ровно ответила:
– Это я о своем задумалась, не о тебе.
– Обломись, дружище, ты думал, все ее мысли о тебе, а она, может, о другом думает. Эх, женщины, ты к ним всей душой, а они…
– Руслан, у тебя язык хоть иногда отпуск берет? – иронично спросила я, придав голосу усталые обреченные нотки; и надо же, промолчал в кои-то веки и даже покаянно посмотрел. Интересно, надолго ли его хватит?
– А давайте еще выпьем? За родителей? Или за всех, наверное? – Михалыч встал и, приподняв рюмочку, выпил, тут же закусив сочной капусткой, которую прямо пальцами подхватил с тарелки и засунул себе в рот.
Народ согласно последовал за ним. Лидия пила компот, привалившись к внушительному плечу мужа. Хавшик посмотрел на женщину и мягко предложил:
– А ты расскажи о них, и тебе лучше станет, и их хорошим словом помянем.
Та подняла печальные серые глаза на Михалыча, потом снова глотнула из кружки, пожала плечиками и, неосознанно потершись щекой о плечо Паши, тихо заговорила:
– Они обычные у меня, мама старше папы на десять лет… была. Ее Людмилой звали, а меня Лидой назвали, потому что папа захотел, чтобы мы обе «люсиками» были. – Молодая женщина улыбнулась, стирая одинокую слезинку со щеки. – Мама – воздушник среднего уровня, а папа – чувствующий. И все время боялся, что мама останется одна, когда он состарится и умрет, а видите, как получилось…
Михалыч мягко поднажал на замолчавшую Лиду:
– Может, и хорошо, что они сразу и вместе, им легче… там. А ты тут, но не одна, а вон себе какого мужика отхватила, и ребеночка уже ждете… Вы давно вместе с Павлом?
Лида внимательно слушала старика, и надежда в ее глазах подсказала: его слова о родителях упали на благодатную почву. Она бросила короткий любящий взгляд на своего мужчину, который тут же перестал жевать и погладил ее по спине, успокаивая. Улыбнувшись ему благодарно, начала говорить:
– Паша – это отдельная история. Я – маг-парикмахер, причем очень высокого уровня. Мама прочила мне профессию врача, она у меня медсестрой работала, а папа – метеоролога. Вообще-то он инженером на метеостанции служил, но всегда мечтал предсказывать погоду. Жаль, ему магии воздуха не хватило на исполнение его мечты, вот он меня и уговаривал. А в итоге я стала парикмахером. Они расстраивались поначалу, но я их своими способностями и успехами убедила: главное – это призвание. Я на полгода в Москану улетела учиться в очень престижную академию стиля. Это случилось прямо перед первой волной. Все там пережила, мои думали, в Москане будет безопаснее, чем в провинции: там все же армия, правительство… А потом, когда все так быстро и резко произошло, улететь я не успела – упала в обморок от лихорадки прямо в аэропорту в зале ожидания. А когда очнулась… Вокруг трупы… Вернулась в гостиницу, там пожила, но что в столице происходило в это время – ужасно. Столько безумных, беспамятных, мертвых тел. И пепел на ветру. Я сама чуть с ума не сошла. Потом на меня возле магазина мародеры напали, а Паша спас. И я этот день никогда не забуду, потому
