поняла, что на самом деле он клянется. Если уж Михаил с таким грозным видом что-то сказал, то он в лепешку разобьется, но обещание сдержит. И еще девочка смутно подозревала, что дети, которые начали преследовать Черноморова, и есть те, о ком говорил фантом в ее сне: «А в середине пути спасите двух странных детей. Они в западне, чудаку, приютившему их, не верьте! Если ослушаетесь, случится страшное!»

Смеркалось. Где-то вдалеке завыл серый падальщик. Старушки сидели за опустевшим столом, допивая холодный чай. Самовар уже совсем не парил, и не было сил и желания раздувать угли в его поддоне. Тьма постепенно сгущалась, и за пределами Юрьева в руинах собирались с последними силами мутанты, с таким трудом отбитые утром. Они непременно пойдут на штурм, и двум бабушкам нечего будет им противопоставить. Недолго продлится последняя битва. Обе женщины это отчетливо понимали. И обе вспоминали прошедшую не напрасно долгую жизнь. Ведь дожить до шестидесяти и семидесяти в то время, когда даже дети не доживают до десяти, – это уже достижение. А они застали и старые времена, когда мир процветал, и дети не мерли от неизвестных болезней и не рождались с лишними конечностями или рогатыми. Но раз уж последнему пристанищу бабушек, городу с почти девятисотлетней историей пришел конец, то пора белый свет покидать вместе с ним. Все равно здесь они уже все сделали. Детей родили и похоронили, мужей тоже. Осталось встретиться с ними. И где-то там, где ядерной катастрофы никогда не случалось, они вновь найдут друг друга и будут смотреть на мир, не тронутый войной, и обретут, наконец, покой.

– Ну что, Афанасьевна, махнем напоследок? – с хитрым видом спросила Зоя Павловна. Она протянула руку куда-то вниз и достала непочатую бутылку с мутной жидкостью. – Вот, берегла на праздник какой. А чем не праздник – наши похороны?

– А давай, дорогая, – махнула рукой Вера Афанасьевна. – Здоровой один фиг не помрешь!

Вой падальщика раздался ближе. Звери наступали, крались разрушенными улицами, старались незаметно подобраться к стенам, памятуя прошлую ночь, когда немало их сородичей полегло в битве. Кошаки, видимо, тоже собирались атаковать, но они – твари скрытные, лишним мяуканьем себя не выдадут.

Зоя Павловна разлила самогон прямо по чашкам и подвинула одну Вере Афанасьевне.

– Ну, давай, подруга! За нас, что ли? – сказала она, поднимая чашку.

– Нет, Зой! – покачала головой баба Вера, что в темноте было почти не видно. – Давай за Михаила! Пусть у него получится спасти детей! Ведь недаром он явился сюда?

– Наверное, само провидение его к нам послало! – кивнула баба Зоя. – Давай за него! И в последний бой. Звери уже близко.

– Очень близко, – прошептала бабушка Вера и выпила из чашки до дна. – За Михаила и детей!

– За них, родимых!

Кони были что надо: здоровенные, злые. Страшные зубы торчали из пасти, а копыта… таким копытам позавидовал бы любой лютый зверь, и, конечно же, побоялся бы приблизиться к лошади. Она бы просто размазала ими любую тварь, только раз наступив. Хорошо, что животные давно привыкли к запаху людей, иначе Михаил с дочерью ни за что не подошли бы к ним. Почуяв приближение чужих, кони забеспокоились и несколько раз клацнули совсем не конскими зубами у лица Прохорова, но властный голос Зои Павловны привел их в чувство:

– А ну, стоять! И не рыпаться!

– Ишь, разъярились, – потом уже сказала она Михаилу, – это они из-за нападения тварей так разволновались. Благо, конюшни крепкие, до коней не добрались. А то тут такая заваруха была бы…

Прохоровы попрощались с бабушками и после полудня уехали на буйных и своенравных жеребцах. Хорошо, что обзор по бокам животным ограничивали шоры, иначе почуявшие волю кони могли бы сбросить наездников. А так – рванули с места в карьер, словно их силой держали несколько дней в неволе, а внутри бурлил огненный котел, энергию которого некуда было девать. Как сказал Михаил: «Заводятся с пол-оборота. Целых десять лошадиных сил в одной лошади, каналья!»

Отец с дочерью до темноты покрыли гораздо большее расстояние, нежели успели бы пройти пешком. И стали всяко ближе к похитителям своих и чужих детей. Александра с непривычки намертво сжала поводья и расширившимися от страха глазами смотрела, как пролетают мимо деревья, а вдали скользят серые поля и полуразрушенные, испорченные непогодой деревни. Потом девочка немного пообвыкла и не вздрагивала всякий раз, когда конь издавал звук, больше похожий на рык, чем на конское ржание. Километр за километром дорога убегала назад, а впереди нескончаемой лентой, будто второпях брошенной кем-то на холмы, криво извивался все тот же серый асфальт. Казалось, ему не будет конца, если учесть, что страну раньше покрывала целая сеть дорог. Они разветвлялись, разбегались по окраинам, а потом где-то в совершенно невообразимом месте сливались вновь. И если бы не указатели, можно было оказаться в том же месте, откуда выехал.

Михаил же закипал все сильнее. Неадекватные действия этого мудака Черноморова, который почему-то силой забирал детей везде, где проезжал, разжигали в нем праведный гнев и желание расправиться с убийцей жен. Наказать за бессовестное и наглое самоуправство. А еще от коней, что неслись, будто пропитанные адреналином, мужчине передался азарт. Осознание собственной правоты словно расправило давно не раскрывавшиеся крылья, и ощущение внутренней силы возросло в разы. Прохоров все чаще подгонял животное, хотя этого и не требовалось: конь и так скакал во всю силу ног. Когда стало смеркаться, лошади проскочили мимо таблички «Елизарово». Еще пара минут – и проехали бы село, так и не остановившись.

Но только Прохоровы поравнялись с огромными силуэтами церквей, как Михаилу словно двинули по голове сковородкой. Показалось, что раздался звон, и голову пронзила странная боль, а вслед ей чей-то голос явственно произнес:

– Помогите!

Мужчина тут же осадил коня, которому пришлось нелегко: влажная, скользкая поверхность асфальта не дала ему быстро остановиться. Следом встала и Александра, которая тут же спросила:

– Ты тоже это слышал?

– Так же отчетливо, как и тебя, – кивнул отец. Фонарик, закрепленный на погоне куртки, светил в том направлении, куда отец поворачивал коня. И он-то и высветил высокую дверь храма с облезлой от краски поверхностью. – Только где нужна помощь? Нам не указали направления.

– Начнем с церкви?

– Имеет смысл. Это самое близкое к дороге строение. Да и строили раньше на совесть – хрен сломаешь эти стены. Если уж где и ютиться, то вместо хилой избы стоит выбрать храм.

Михаил спрыгнул с коня и пошел к двери, на ходу снимая автомат Калашникова с плеча.

– Дочь, давай со мной и ружье сними. Пригодится.

Сашка спрыгнула с коня и пристроилась за отцом, приложив приклад охотничьего ружья к плечу. Если что, дробь разнесет человеку пол-лица.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату