– Правительства меняются, Ивари.
– Не, – ответил Ивари, наливая еще. Поднял бутылку. – Хочешь?
– Да, – сказал Руди, забирая бутылку у брата. Он долил себе, поставил бутылку у ног, подальше от Ивари.
– Не, – повторил Ивари. – Теперь это вошло в практику. Этот урод – он всех научил, как мы можем помочь им устроить себе сладкую жизнь.
Руди покачал головой.
– Не сработает. Парк не сможет зарабатывать на туризме для самодостаточного существования.
– Папенька говорит о том, чтобы перенести сюда Лаулупиду.
– Праздник песни? Никогда такого не будет.
Ивари посмотрел на него.
– Почему? Изначально он проводился не в Таллине, он проходил в Тарту.
– Но там же Певческое поле, Лаулувальяк. Там «Поющая революция» произошла. Никто не перенесет оттуда праздник.
Ивари кисло посмотрел на него.
– С папенькиными-то связями в фолк-сообществе? Его приятелям нужно всего лишь бойкотировать фестиваль и прибыть сюда, чтобы создать конкуренцию, – он покачал головой. – Ничего сложного. Эти старики его обожают, Руди. Они в ад пойдут, если он попросит. Не, – он снова покачал головой. – Ему надо только слово сказать, и Лаулупиду будет прямо здесь. А в Таллине на Лаулувальяке пусть тяжелый металл играют.
Один из крупнейших песенных фестивалей Балтики. Десятки тысяч человек. Если суметь превратить это в ежегодное событие – да даже раз в пять лет, – он может дать прибыль, которая изменит все. Если они смогут организовать здесь подходящую площадку.
– Ему придется пойти со своим предложением в ООН, – сказал Руди. – Только ознакомление с ситуацией может затянуться на десять лет.
– Уже был прецедент.
Руди почувствовал, как у него стынет кровь.
– Это место в Берлине. С анархистами.
– Новый Потсдам, – отрешенно сказал Руди.
Ивари кивнул.
– Это произошло спонтанно. Папенька думает, что если все случится спонтанно и здесь, то ООН уступит, как в случае с Новым Потсдамом.
– Правительство может его весь остаток жизни протаскать по Особым судам ООН, – сказал Руди, хватаясь за соломинку.
– Правда. Но в промежутке ООН не имеет полномочий предотвратить создание местного временного правительства. Придется принять миротворцев – но давай признаем, это скорее нам на руку.
Руди в ужасе приложил ладонь к лицу и с силой массировал его по кругу, словно пытаясь стереть собственные черты.
– Старый ублюдок, – сказал он не без уважения. – Он хочет выдать ООН fait accompli[4], чтобы они сами разбирались.
– А пока они разберутся…
– …здесь уже будет функционирующая страна, а они не имеют права ее запрещать. Им придется ее признать, – Руди моргнул. – Твою мать, – это, думал он, дело рук либо безумца, либо гения. В случае его отца сказать определенно, как правило, было невозможно.
– Конечно, пока суд да дело, придется доказывать, что мы функционирующая страна, – сказал Ивари. – Но папенька рассчитал бюджет. У него тебе и таблицы, у него тебе и презентации, у него тебе и гадания по куриным потрохам. Бог знает, что у него там еще. Он так переврал все цифры, что они уже на цифры не похожи.
У него тебе и Конституция, и парламент. На крайний случай у него есть такое правительство и такой режим, который напоминает о праве помазанника божьего, – Ивари протянул горизонтально руку в метре над полом. – У него вот такая стопка мыслей, замечаний и предложений.
– И это может сработать?
– Я не знаю. Я видел все его документы. Половину как будто Алистер Кроули написал. В плане бюджета? Вначале нам придется на несколько лет затянуть пояса потуже, потом мы увидим первые доходы. Будем выдавать лицензии поселенцам, продавать визы. Сделаем визы такими красивыми, что люди будут считать их сувенирами. У нас будет символ парка. Мишка Виллем. Все любят мишек. Особенно с правильным дизайном. – Ивари приложил ладонь к виску, словно у него разболелась голова.
– У вас не хватит людей на защиту границ, – сказал Руди.
– Ты что, не слушаешь? – крикнул Ивари, отрывая ладонь от головы. – За нас это будет делать Организация Объединенных Наций!
Руди поднял руку.
– Ладно. Глупость ляпнул.
Ивари вздохнул.
– Пожалуйста, можно мне выпить?
Руди посмотрел на бутылку скотча. Потом поднял ее и передал. Затем откинулся и закурил еще одну сигару.
– Либо он станет спасителем парка, – сказал Ивари, щедро наливая виски в стакан и аккуратно отставив бутылку туда, где ее будет легко достать в следующий раз, – или он нас уничтожит. – Он взял стакан и сделал большой глоток. – И буду с тобой честным – я не знаю, что нас ждет.
Руди посмотрел на брата, попавшего между молотом и наковальней.
– Всегда можно его убить, – предложил он.
– Вот видишь? – Ивари повел стаканом, плеснув виски себе на руку. – Я знал, что ты примешь это всерьез!
Руди вздохнул.
– Я с ним поговорю.
– Какое скоропалительное обещание.
– Сам знаю.
– И все равно не поможет.
– Ты недооцениваешь мою силу убеждения.
– Ты недооцениваешь упрямство папеньки.
Руди покачал головой.
– Нет. Нет, этой ошибки я никогда не совершу.
* * *Тогда отсутствие матери его не беспокоило. Отец сказал, что ей пришлось ненадолго уехать и что она присоединится к ним в Лахемаа, когда они обустроятся. Он был не против. Он испытывал возбуждение от переезда, упаковки вещей, торжественных прощаний с друзьями в школе, обещаний оставаться на связи. Затем настал сам день переезда. Их мебель и большинство пожитков уже отправились днем раньше, так что они спали в пустой квартире, в спальных мешках, а ужинали пиццей на вынос. Руди не мог уснуть всю ночь, взбудораженный перспективой великого приключения. Он не понимал, почему не взбудоражен его отец. Не понимал, почему у него, наоборот, грустный вид. Ивари тоже.
На следующее утро он, конечно, был без сил. Годы спустя он обнаружил, что даже не помнит, как в последний раз выходил из квартиры. Как они ехали на машине в Лахемаа. Наверное, он проспал всю дорогу, потому что первое, что он точно помнил о Палмсе, был не сам особняк, или лес, или залив. А отец, опасно балансирующий на крыше маленького домика в поместье, в котором они поселились, пытающийся пристроить спутниковую тарелку к дымоходу.
В прошлых домах и квартирах, где они жили, Тоомас всегда был против телевидения на том основании, что все, что там показывают, либо не подходит для детей, либо просто дерьмо. Оглядываясь назад, Руди спрашивал себя, не было ли внезапное появление телевидения ответом на неловкие вопросы, когда же наконец мать планирует присоединиться к ним в Палмсе. Типичный отвод глаз в стиле Тоомаса. Так или иначе, и Руди, и Ивари были рады наконец взглянуть на запретный плод. Ивари радовался даже больше Руди – хотя, опять же оглядываясь назад, Руди казалось, что Ивари в основном радовался перспективе увидеть, как Тоомас потеряет равновесие и полетит с крыши головой вниз.
Но этого не случилось, и в итоге Ивари и Руди разрешили сесть в гостиной перед чужеродным вторженцем в их жизнь и смотреть на экран, наполненный…
Первая телепередача, которую увидел
