– Ну, это мы смотреть не будем, – сказал Ивари, щелкая пультом, пока не нашел канал, где показывали гонку IndyCar.
Руди запомнил тот первый канал.
Он вернулся к нему позже, когда дома никого не было, чтобы узнать, что же огромный человек делал с куском мяса. Ждать пришлось долго – повторяли старые передачи. Он смотрел, как огромный человек готовил салаты и десерты, обрабатывал овощи и самыми невообразимыми способами увязывал куски мяса. У него были короткие ручки и толстые пальцы, но он казался очень ловким, особенно когда нарубал овощи. Звали его Мацей Куронь. Руди загуглил его и обнаружил, что он поляк, сын знаменитого профсоюзного лидера 1980-х и 1990-х. Руди казалось, это любопытно – что сын знаменитого профсоюзного лидера (хотя Руди и не понимал, чем он так знаменит) начал готовить на телевидении. Когда канал стал повторять ту первую передачу, оказалось, что Куронь готовил что-то самое обыденное из свиной рульки с огромным количеством сметаны, но Руди уже подсел. Он записал фонетически монолог Куроня и скачал польские словари, чтобы понять, что тот говорил. Когда это не помогло, он скачал курс польского языка и сидел над ним каждую свободную минуту. Он скачал аудиофайлы с носителями польского языка, загрузил на планшет, постоянно слушал, и постепенно из бесконечного потока абракадабры стали проявляться отдельные слова. А потом в словах появился смысл. И однажды он смог посмотреть программу Куроня и понять все от первого до последнего слова. Ему было десять лет.
К этому времени он обнаружил канал, на котором не показывали ничего, кроме старых кулинарных передач. Почти все были на английском, так что он начинал так же, как с польским, хотя теперь имел представление о названиях овощей, мяса и техник готовки. Он запоминал имена шефов и гуглил их. Рамси, Оливер, Бурден, Блюменталь, Келлер – список все разрастался. Он выучил их биографии. Он читал их истории о жизни на кухне, понял, что его покорил Бурден. Он читал романы Бурдена. Он снова и снова смотрел телешоу Рамси, все время поражаясь такому гневу у человека, который начинал карьеру кондитером, но в некоторых отрывках вне контекста он замечал и определенную театральность. Он скачивал кулинарные книги, расшифровывал их, как сообщения «Энигмы».
К двенадцати он бегло говорил по-английски, по-польски и по-французски. Он мог войти на любую кухню в Германии и Италии и разобраться во всем. Он и сам начал экспериментировать на кухне и, наконец, однажды вечером (испытав немалые трудности с поиском ингредиентов) угостил отца и Ивари паэльей.
– Итак, – сказал он походя, поставив тарелку перед весьма удивленным отцом, – когда приедет мама?
* * *На следующее утро Руди проснулся с головной болью и слабым подозрением, что не уверен, где конкретно он находится. Он нехотя открыл глаза, осмотрел спальню и попытался сложить головоломку в памяти. Полежал, пока детальки вставали на место. Наконец он застонал, выкарабкался из кровати и отправился в уборную в своей комнате. Затем нашел свою сумку, одел все чистое и спустился вниз.
На кухне Ивари и Франсес сидели в разных концах в тяжелом молчании. Франсес обжигала взглядом. Ивари корчил гримасы. Руди прошел сквозь все это и взял чашку с сушильной доски, подставил ее под кофемашину, а потом сыпал в нее сахар, пока ему не полегчало. На разделочной доске еще лежали остатки ржаного хлеба. Руди отрезал себе кусок.
– Итак, – сказал он, – как у нас дела?
Франсес издала фыркающий звук и, бросив последний взгляд на Ивари, встала и вышла.
– Улавливаю негативные волны, – сказал Руди. Откусил хлеб. Ивари посмотрел на него и потер глаза.
– Во сколько мы легли? – спросил Руди.
Ивари пожал плечами.
– Я не виноват, – сказал Руди. – Это ты достал виски, – он откусил хлеб, запил глотком кофе. – Старик уже встал?
– Встал давным-давно, – пробормотал Ивари. – Отправился на побережье.
– Да ты шутишь.
Ивари покачал головой.
– Старый ублюдок – не человек.
Руди оперся на стол и пожевал свой кусок хлеба.
– Ты знаешь, куда он направился?
– Он взял «Хаммер» и сказал, что хочет посмотреть на залив, вот и все, – ответил Ивари. Руди кивнул. Хотя бы это звучало знакомо. Он отпил еще кофе.
– Есть еще лишние «Хаммеры»?
Ивари обернулся к нему.
– Все выехали, – сказал он. – Но пара квадроциклов на сегодня не расписана. Милости просим.
Руди допил.
– Ну, что ж, – сказал он. – Мог бы и поактивнее поддержать меня, братец.
Ивари похмельно пожал плечами.
* * *Квадроцикл был, по сути, совершенно неудобной для человека машиной. Или мотоциклом, но без вечного страха потерять равновесие. Руди ездил на них с пятнадцати лет. Он вывел один из гаража информационного центра и помчался по тропам через лес к побережью.
И там, в конце тропы, на мысе, выходящем на Финский залив, словно статуя, стоял его отец.
– Итак, мальчик, – сказал Тоомас на английском.
– Итак, отец, – ответил в том же духе Руди.
Тоомас глубоко вдохнул, затем после паузы выдохнул.
– Чувствуешь? – спросил он. Его английский звучал практически без акцента. – Нет другого такого запаха, как запах балтийского ветра. Каждый раз гарантированно лечит похмелье.
– Значит, ты сюда частенько наведываешься, – сказал Руди.
Тоомас посмотрел на него и улыбнулся.
– Очень хорошо, – сказал он. – Умеешь быть циничным на английском. На чужом языке очень трудно быть циничным, знаешь ли, – он перешел на французский. – А как насчет французского?
– На французском я скорее лаконичный, чем циничный, – ответил на том же языке Руди.
– Ну конечно, ты же у нас повар, – сказал Тоомас. – Как же повар и без французского.
– Ну, я никогда не работал с шефами-французами, но в чем-то ты прав.
Тоомас задал почти нечленораздельный вопрос по-литовски.
– Папенька, – сказал Руди, – ты же знаешь, что по-литовски я не говорю.
Тоомас казался застигнутым врасплох.
– Откуда я должен это знать?
– Потому что я сказал это тебе вчера вечером, когда ты завел разговор по-литовски.
– А. Ясно, – Тоомас перешел на английский. – Но ты хорош. Правда. Мы с тобой – у нас есть талант к языкам. Спорю, ты неплохо говоришь и на немецком.
– В последнее время много практиковался. Кое-кто утверждает, что я говорю как берлинец, но я не уверен.
– Вот видишь? У Ивари этого нет. Я люблю его как сына, но в том, что касается языков, он безнадежен.
– Ивари и есть твой сын, отец. Или все эти годы ты нам что-то недоговаривал?
Тоомас отмахнулся.
– Фигура речи.
– Остается надеяться.
Отец посмотрел на него.
– Зачем ты вернулся?
– По тебе соскучился.
Тоомас раздраженно кивнул.
– Ладно-ладно, ты умеешь цинично выражаться по-английски. Я понял. Зачем ты вернулся?
– Нужно было передохнуть, – сказал Руди, без труда прибегая к легенде. – Я открывал новый ресторан в Берлине, и началась какая-то чехарда. Я начал кричать на поваров, – он пожал плечами. – Самое время взять пару дней отпуска.
– У тебя есть ресторан?
Руди покачал головой.
– У моего работодателя. В Польше.
– Поляк открывает ресторан в Берлине?
– Макс
