Он подлил им обоим вина. Был изумительный вечер, который запомнится Френни надолго. Хейлину предстояло остаться в больнице еще как минимум на полгода, а Френни пора было ехать домой.
– Дай мне слово, что, когда я уеду, ты больше ни в кого не влюбишься, – сказала она. – Вот все, о чем я прошу. Можешь водить их домой, делать с ними что хочешь, спать с кем хочешь, но не вздумай влюбиться.
– Никогда в жизни!
– А как же Эмили Флуд?
– Какая Эмили Флуд?
Они рассмеялись и допили вино.
– А как насчет медсестры?
Хейлин сделал многозначительное лицо.
– Ага! – Френни скорчила рожу. – Это как раз твой тип.
– Ты – мой тип, – сказал Хейлин. Он взял ее руку и поднес к губам. – Ты уезжаешь, да? Почему? Потому что считаешь, что для меня безопаснее, когда тебя нет рядом? После всего, что со мной было, думаешь, меня сильно волнует собственная безопасность? Все равно я приеду к тебе. Вот вылечусь до конца и приеду.
Он не желал слушать никаких возражений. Они вернулись на улицу Риволи, где поймали такси. Хейлин еще не привык к протезу, и ему было трудно садиться в машину.
– Скоро я буду справляться лучше, – поклялся он.
Когда они сели в такси, Хейл усадил Френни к себе на колени. Водитель не обращал на них никакого внимания, сколь бы жаркими ни были их поцелуи.
– Мы перехитрим это ваше проклятие, – сказал Хейлин. – Вот увидишь.
Френни любила сидеть в саду, куда она выходила в черном пальто и в старых красных сапогах независимо от погоды. Теперь она стала придерживаться строгого распорядка. Каждое утро писала письмо Хейлину. Ела всегда то же самое: домашнюю лапшу и яблочный пирог на десерт или фасоль, тост и суп. Простая, сытная пища. Френни нравился сад: нравилось наблюдать за летучими мышами, мелькавшими в небе над соснами, нравилось слушать весеннее пение лягушек. Почти каждый вечер к ним приходили женщины в поисках исцеления от бед. Но сегодня все было иначе. Френни заметила девочку у калитки. Не на улице, а внутри. Во дворе.
Почти все жители города опасались подходить близко к дому Оуэнсов на улице Магнолий. Даже те гостьи, что приходили по делу и стучались в их заднюю дверь, обмирали от страха. Они помнили мальчишек, убитых молнией, помнили, что говорили им бабушки о странных женщинах, умеющих превращать волос в змею, призывать птиц и менять погоду, если у них вдруг возникнет такая блажь. Завидев сестер, люди по-прежнему переходили на другую сторону улицы, и в библиотеке никто не решался перечить Френни, когда она выдвигала очередную идею. Мальчик-курьер, доставлявший продукты из бакалеи, никогда не осмеливался войти к ним в кухню, даже если ему предлагали десять долларов чаевых. Но эта девочка ничего не боялась. Она спокойно вошла в сад Оуэнсов и остановилась, пристально глядя на Френни.
Сначала Френни подумала, что это дочка соседки. Та, кто записывает историю своей жизни в блокнот в синей обложке. Но когда девочка подошла ближе, Френни ее узнала. Это была Реджина Оуэнс. Френни до сих пор хранила ее рисунок с черным псом и котом. Вставленный в рамку, он висел на стене в кухне. Реджина была очень похожа на Винсента, с ее длинными черными волосами и непоколебимой уверенностью в себе. Она расцвела и стала настоящей красавицей. Впрочем, так и должно было быть при таких-то родителях.
– Ты в Калифорнии, – сказала Френни. – Тебя здесь нет.
Реджина молча смотрела на Френни, и та вспомнила тетю Изабель у окна на лестничной площадке, вернее, не саму тетю, а ее дух, потому что Изабель лежала в постели у себя в спальне и уже не вставала. Вот и Реджина явилась в образе духа, призрачного существа, сотканного не из дел, а из мыслей.
– Маму укусит паук. Я сбегу с человеком, за которого выйду замуж. Тебе надо было сказать мне, чтобы я обходила любовь стороной. Хотя я все равно не стала бы слушать.
– Так послушай сейчас, – сказала Френни.
– Как же я буду слушать, если меня здесь нет? Не забывай о своем обещании. Однажды тебе придется его сдержать. И вот тогда будет сюрприз.
– Да? И какой же?
Но образ Реджины уже бледнел, обретая прозрачность. Теперь сквозь нее были видны листья сирени.
– Подожди, – окликнула ее Френни.
Реджина покачала головой и улыбнулась, а потом осталась только сирень. Никаких девочек в сумеречном саду.
В тот же вечер Френни позвонила Эйприл в Калифорнию.
– Я все думала, позвонишь ты или нет, – сказала Эйприл. – Я прочла о Винсенте в газете, а потом мне позвонила Джет. Сказала, что Винсент жив.
– Прямо так и сказала?
Эйприл рассмеялась.
– Он всегда был живее всех живых. К тому же я знала. Он прислал Реджине проигрыватель для пластинок, представляешь? И на ее день рождения ей из Парижа всегда приходит коробка ее любимого печенья. Без всяких записок. Но это он.
– Тебя не кусал паук? – спросила Френни.
– Ты с ума сошла? Я давно не работаю с пауками.
– Как дела у Реджины?
– У нее все хорошо. А что такое?
– Кажется, у меня было видение. Реджина очень красивая. И похожа на него.
– Да, – печально проговорила Эйприл. После Винсента она уже никого не любила. – Все могло быть иначе.
– Нет, – сказала Френни. – Мы те, кто мы есть. Ни больше ни меньше.
– Он говорил, что мы можем рассчитывать на тебя и на Джет, если что-то случится.
– Конечно. – Беседуя с Эйприл сейчас, Френни искренне не понимала, почему они сразу не стали подругами. Может быть, потому, что они слишком похожи. Обе упрямые, своевольные, на все готовые ради Винсента, не желающие смириться с судьбой. Она посмотрела в окно и увидела
