Почему-то я не стал звать ее по имени. Я потуже завернулся в плащ и, выйдя из крошечной хижины, побрел через сугробы вслед за девушкой. Он шла, покачиваясь. И по-прежнему горбилась, обняв себя руками. Луна, висевшая в небе прямо за монолитом, сделала камень чем-то вроде бакена, манившего ее.
Подойдя к могиле отца, она на мгновение остановилась, глядя на вырезанную птицу, знак отца. И позвала его хриплым изможденным голосом, сломанным холодом и болью.
– Гуивеннет! – громко сказал я и вышел из-за деревьев. Она подпрыгнула от неожиданности и повернулась ко мне. – Это я, Стивен.
Она выглядела бледной. С руками, сложенными на груди, она казалась совсем маленькой, прозрачной. На длинных нерасчесанных волосах лежал снег.
Я сообразил, что она трясется. Я подошел ближе, и она с ужасом поглядела на меня. Я вспомнил, что внешне очень похож на Кристиана, тем более с густой бородой и завернутый в меха.
– Кристиан мертв, – сказал я. – Я убил его. Гуин, я наконец-то нашел тебя. Мы можем вернуться обратно, в Оук Лодж. Нам больше некого бояться.
Вернуться в Оук Лодж! Одна эта мысль наполнила меня теплом надежды. Жизнь без печали, без волнений. Бог мой, как я хотел этого!
– Стив… – сказала, нет, скорее прошептала она.
И упала на камень, скорчившись, как от боли. Наверно, путь сюда отнял у нее последние силы.
Я подбежал к ней и поднял на руки. Она охнула, как будто я сделал ей больно.
– Гуин, все в порядке. Здесь недалеко деревня. Мы сможем там отдохнуть, столько, сколько тебе захочется.
Мои руки проникли под плащ, и я с ужасом ощутил пронизывающий холод ее живота.
– О, Гуин! Нет, бог мой, нет…
Последнее слово осталось за Кристианом.
Из последних сил подняв руку, она коснулась моего лица. Ее глаза затуманились, печальный взгляд задержался на мне. Я почти не слышал ее дыхания.
Я посмотрел на камень.
– Передур! – в отчаянии крикнул я. – Передур! Покажись!
Камень над нами молчал. Гуивеннет еще сильнее съежилась в моих объятиях и вздохнула, тихий звук в холодной ночи. Я обнял ее так сильно, как только осмелился; я боялся, что она переломится, как веточка, но я должен был сохранить тепло в ее теле, должен…
Земля слегка содрогнулась, потом еще раз. Снег упал с верхушки камня и с веток деревьев. Еще и еще…
– Он идет! – сказал я молчащей девушке. – Твой отец. Он идет. Он поможет.
Но около камня появился не отец Гуивеннет. Не он держал мертвое тело Болотника в левой руке. Не призрак храброго воина возвышался над нами, слегка покачиваясь из стороны в сторону и ровно дыша; зловещий звук в темноте. Я глядел на освещенные луной черты человека, который начал все это, и у меня не было силы ни на что. Я громко закричал от разочарования, плотнее закутал Гуивеннет в плащ и прижал к себе, пытаясь сделать ее невидимой.
Он стоял так около минуты, и все это время я ждал, когда холодные пальцы вонзятся мне в плечи и поднимут меня навстречу судьбе. Но ничего не произошло. Я посмотрел вверх. Урскумуг был здесь. Он, мигая, глядел на меня, глаза сверкали, рот открывался и закрывался, показывая сверкающие зубы. Он все еще держал тело Болотника, но потом одним внезапным движением, заставившим меня подпрыгнуть от страха, отбросил его в сторону и протянул руку ко мне.
Его прикосновение оказалось более нежным, чем я ожидал. Оттолкнув мою руку, он подхватил Гуивеннет и стал баюкать ее тело правой рукой, как ребенок баюкает игрушку.
Он собирался забрать ее тело от меня. Меня пронзила острая боль, и я закричал как сумасшедший, глядя на отца через поток слез.
Тогда Урскумуг вытянул ко мне левую руку. Я какое-то время глядел на него и только потом сообразил, что он хочет. Я протянул свою руку, и он крепко сжал ее.
Потом мы обошли камень и мимо заснеженных деревьев пошли к огненной стене.
Я шел рядом с отцом, и на меня обрушилась лавина воспоминаний. На его лице я не видел ненависти и презрения; нет, только нежную печаль и сострадание. Возможно, тогда, в саду Оук Лоджа, Урскумуг так сильно встряхнул меня только потому, что пытался вернуть жизнь в мое умирающее тело. И в горлышке, когда отец колебался, слушая нас, он знал, где мы были, и ждал, пока мы не пройдем.
Он помогал мне преследовать Изгнанника, не мешал. Он – как и все в этой лесной стране – нуждался во мне и открыл в себе сострадание.
Отец положил Гуивеннет на горячую землю. Пламя ревело и поднималось до неба. Деревья вспыхивали и сгорали, ветки падали в огонь. Странное место. С меня тек пот, адский сверхъестественный жар пропитал меня. Вечное сражение, сообразил я. Стена огня никогда не движется – деревья вырастают и питают ее собой. И все это время она поддерживается говорящими-с-огнем, первыми настоящими героями нынешнего человечества.
Я было решил, что мы все трое пойдем через пламя, но ошибся.
Отец протянул ко мне руку и оттолкнул меня.
– Не забирай ее от меня! – взмолился я. Как она была прекрасна; лицо, обрамленное рыжими волосами, кожа, сверкающая в свете яркого пламени. – Пожалуйста, я должен быть с ней!
Урскумуг посмотрел на меня и медленно покачал большой головой зверя.
Нет. Я не могу быть с ней.
Но потом он сделал что-то удивительное, то, что дало мне храбрость и надежду на долгие следующие годы – жест, который будет жить во мне, как друг, всю вечную зиму, которую я проведу в соседней деревне вместе с неолитами, стерегущими камень Передура.
Он коснулся пальцем тела девушки, потом указал на стену огня. А потом показал, как она возвращается. Ко мне. Она вернется ко мне, опять живая, моя Гуивеннет.
– Когда? – умоляюще спросил я. – Сколько мне придется ждать? Сколько?
Урскумуг нагнулся к девушке и подхватил ее. Он протянул ее ко мне, и я прижал губы к голодным губам Гуивеннет. Закрыв глаза, с трясущимся телом, я снова и снова целовал ее.
Наконец отец опять взял ее и повернулся к огню. Он бросил большой ком земли, и на мгновение пламя умерло. Я опять мельком увидел горы; потом вепрь пошел мимо сгоревших деревьев в безвременье. Вот он оказался рядом с почерневшим стволом, выглядевшим как человек, отчаянно вскинувший руки к голове. А потом его фигура исчезла. Мгновением позже опять взметнулись языки пламени, и я остался один, с воспоминанием о последнем поцелуе и с радостью от увиденных в глазах отца слез.
Кода[31]
В то время на жизни этого народа богини судьбы задали работу великану Могочу, и
