«Вот что я вам скажу, девочки, – заявила Рита Кумбс на Собрании в конце их первого лета – к тому времени встречи посещали почти четыре десятка женщин. – Может, это кому-то покажется слишком откровенным, ну и пусть. Мне недостает хорошего вечернего пятничного траха. В начале наших отношений Терри кончал слишком быстро, но как только я его натаскала, все пошло как по маслу. Иногда я получала два маленьких и один большой, прежде чем он выстреливал. А потом? Спала как младенец!»
«Разве у тебя нет пальцев?» – спросил кто-то под общий смех.
«Есть, конечно! – ответила Рита. Она тоже смеялась, ее щеки раскраснелись. – Но, дорогая, это совсем не одно и то же!»
Ее ответ вызвал аплодисменты, хотя некоторые женщины, в том числе Кэнди, тихая как мышка жена Фрица Мишема, от них воздержались.
Конечно, со всех сторон обсуждались два главных вопроса. Первый – как они попали сюда, в Наше Место? И почему?
Это была магия? Неудачный научный эксперимент? Воля Господа?
Их существование в этом мире – награда или наказание?
Почему они?
Китти Макдэвид часто брала слово, когда дискуссия сворачивала в эту сторону. Китти помнила свой сон накануне пришествия Авроры: темная фигура, которую она воспринимала как королеву, и паутинки, которые слетали с волос королевы. «Я не знаю, что делать, – говорила она. – Молиться о прощении или как?»
«Забей, – посоветовала ей Джейнис Коутс. – Ты можешь делать все, что хочешь, потому что папы римского здесь нет и правила устанавливать некому, но лично я собираюсь делать все, что в моих силах. А что еще остается?» Ей тоже зааплодировали.
И тем не менее вопрос – что за дерьмо произошло? – всплывал снова и снова. Ответа на него не было.
На одно Собрание (где-то месяца через три после события, которое Джейнис Коутс нравилось называть Великим перемещением) пришла новая участница и тихонько уселась на пятидесятифунтовый мешок с удобрением в последних рядах. Она не поднимала головы во время активной дискуссии об их нынешней жизни и новостях о восхитительной находке на складе местного отделения Ю-пи-эс: девять коробок «Лунапэдс» – многоразовых гигиенических прокладок.
– Теперь при месячных не придется рвать футболки на куски и засовывать в трусы! – воскликнула Нелл Сигер. – Аллилуйя!
Ближе к концу Собрания разговор, как обычно, переключился на то, чего им не хватает. Эти обсуждения почти всегда вызывали слезы по сыновьям и мужьям, но большинство женщин говорило, что с их плеч свалилась немалая ноша. Жить стало легче.
– Так мы закончили, дамы? – спросила Бланш в тот день. – Или кто-то еще хочет что-то сказать, прежде чем мы вернемся к работе?
Поднялась маленькая рука с пальцами, перепачканными цветными мелками.
– Да, милая, – сказала Бланш. – Ты новенькая, да? И очень низенькая! Может, встанешь?
– Добро пожаловать! – хором произнесли остальные женщины, поворачиваясь.
Нана Джиэри встала. Отряхнула футболку, застиранную, с потрепанными рукавами, но по-прежнему любимую.
– Мама не знает, что я здесь, и я надеюсь, вы ей не скажете.
– Милая, у нас как в Вегасе, – ответила Дороти Харпер. – Что происходит в Женский час, не выходит за пределы Женского часа.
Раздался смех, но девочка в вылинявшей розовой футболке даже не улыбнулась.
– Я просто хочу сказать, что мне недостает моего папули. Я сходила в парикмахерскую Пирсона и нашла лосьон после бритья, которым он пользовался, «Драккар нуар», понюхала его и заплакала.
В супермаркете царила мертвая тишина, нарушаемая лишь тихими всхлипываниями. Позже выяснилось, что не только Нана заглядывала в парикмахерскую Пирсона, чтобы понюхать лосьоны после бритья.
– Наверное, это все, – сказала Нана. – Просто… мне его не хватает и хочется вновь его увидеть.
Ей зааплодировали.
Нана села и закрыла лицо руками.
4Наше Место не было утопией. Хватало слез, ссор, и в первое лето случилось убийство с самоубийством, которое потрясло всех, прежде всего своей бессмысленностью. Мора Данбартон, еще одна заключенная женской тюрьмы Дулинга в прошлом мире, задушила Кейли Роулингс, а потом покончила с собой. На место трагедии Лайлу привела Коутс.
Мора висела в петле, закрепленной на ржавой перекладине качелей во дворе дома. Кейли нашли в комнате, которую они делили, мертвую в спальном мешке, с посеревшим лицом и кровоизлияниями в белках открытых глаз. Ее задушили и не меньше десяти раз ударили ножом. Мора оставила записку на куске старого конверта.
Этот мир другой, но я та же самая. Вам будет лучше без меня. Я убила Кейли без всякой на то причины. Она не раздражала меня и ничем не доставала. Я по-прежнему любила ее, как и в тюрьме. Я знала, что она приносила вам пользу. Просто ничего не смогла с собой поделать. У меня возникло желание убить ее, и я убила. Потом пожалела, что это сделала.
Мора– И что ты думаешь? – спросила Лайла.
– Я думаю, это загадка, как и все остальное, – сказала Джейнис. – Я думаю, это ужасно, что когда у безумной суки возникло желание кого-то убить, она выбрала ту единственную в Нашем Месте, которая понимала, как соединять провода и к чему их подключать. А теперь я подержу ее ноги, пока ты будешь резать веревку. – Коутс подошла и без лишних церемоний обхватила короткие ноги Моры Данбартон. Посмотрела на Лайлу. – Кого ждем? Судя по запаху, она наложила в штаны. Самоубийство всегда дивно пахнет.
Они похоронили убийцу и ее невинную жертву около просевшего забора, окружающего тюрьму. Опять наступило лето, солнечное и жаркое, и клещи ползали по высоким травинкам. Коутс сказала несколько слов о вкладе Кейли в процветание их маленького сообщества и непонятном поступке Моры. Дети спели «О, благодать». От их звонких голосов Лайла заплакала.
Она нашла в своем старом доме несколько фотографий Джареда и Клинта, иногда посещала Собрания, но со временем сын и муж становились для нее все менее реальными. Ночью, в своей палатке – когда погода позволяла, она предпочитала ночевать на природе, – Лайла доставала динамофонарь и в его свете всматривалась в лица. Кем станет Джаред? В его чертах, даже на последних фотографиях, угадывалась детская мягкость. От мысли, что она не узнает, щемило сердце.
Она смотрела на мужа, его кривую улыбку и седеющие волосы, и скучала по нему, хотя и не так, как по Джареду. Ее подозрения в тот ужасный последний день и вечер раздражали, ложь и безосновательные страхи вызывали стыд. Но Лайла обнаружила, что теперь, глядя сквозь линзы памяти, относится к мужу иначе. Она думала о том, как тщательно он отгораживал свое прошлое, как использовал свой врачебный авторитет, пресекая любые ее попытки приблизиться. Думал ли Клинт, что только он сможет вынести такую боль? Что ее маленькому разуму и крохотной душе этого не осилить? Или это был эгоизм, замаскированный под силу? Она знала, что мужчин учили (преимущественно другие
