Наверное, было больно, посочувствовала Ри.
– Больнее было от того, что я понимала, что заслужила это и мой наркоманский муж имел полное право разбить мою наркоманскую рожу. Я ненавижу себя за это. Помню, я лежала на полу и видела монетку, закатившуюся под холодильник, вокруг валялись осколки синей миски, а я думала, что теперь появятся сотрудники службы опеки и увезут Бобби. И они, конечно же, появились. Коп увел Бобби из моего дома, мой ребенок с плачем звал меня, и, наверное, это был самый грустный момент в моей жизни, но я так обдолбалась, что ничего не чувствовала.
Грустно, сказала Ри.
6Прошло десять минут, а Терри все не выходил из дома, в котором жили соседи Элуэев. «Золник», – было написано на почтовом ящике. Лайла не знала, что делать.
Они подъехали к дому Элуэев, по широкой дуге обогнули забрызганное кровью место, где лежали тела, и вошли через парадную дверь. Малышка, заботливо и скромно названная родителями Платиной, лежала в кроватке, целиком укутанная в белый кокон, по форме напоминавший фасолину. Нажимая на него, Лайла смогла прощупать ее тело. Было в этом что-то уморительное и одновременно жуткое, словно проверяешь на жесткость новый матрас. Но улыбка исчезла с лица Лайлы, когда Терри заплакал. Шел третий час ночи. Кризис длился порядка двадцати часов, а не спала она уже тридцать пять. Лайла закинулась, а ее лучший помощник напился и расчувствовался.
Однако они делали все, что могли. А Маунтин-роуд была усыпана наполнителем для кошачьих лотков.
– Ничего подобного, – поправила она себя. Это случилось много месяцев назад. Может, год?
– Чего – ничего? – спросил Терри. Они вышли из дома и направлялись к патрульному автомобилю, припаркованному перед домом Роджера.
Лайла, несшая кокон с Платиной, уставилась на Терри.
– Я говорила вслух?
– Да, – подтвердил Терри.
– Извини.
– Со всем этим не только заговоришь. – Он шмыгнул носом и направился к дому Золник.
Лайла спросила, куда это он собрался.
– Дверь открыта. – Терри показал пальцем. – На дворе глубокая ночь, а дверь открыта. Надо проверить. Вернусь через минуту.
Лайла села с ребенком на переднее пассажирское сиденье патрульного автомобиля. Казалось, прошло лишь мгновение, но часы показывали 2:22. А когда она садилась, на часах было 2:11. Двадцать два и одиннадцать – разные числа. Но одиннадцать плюс одиннадцать в сумме давали двадцать два. А это означало…
Число одиннадцать перекатывалось у нее в голове: одиннадцать ключей, одиннадцать долларов, одиннадцать пальцев, одиннадцать желаний, одиннадцать палаток в одиннадцати лагерях, одиннадцать красавиц посреди дороги, ждущих, когда их раздавят, одиннадцать птиц на одиннадцати ветках одиннадцати деревьев… нормальных деревьев, не воображаемых.
Что за дерево она видела? Если так пойдет и дальше, у кого-то обязательно возникнет желание вздернуть Иви на суку, у Лайлы не было в этом ни малейших сомнений, потому что все началось с нее, так или иначе все началось с нее и с Дерева, Лайла чувствовала это так же отчетливо, как ощущала тепло упрятанного в кокон младенца, лежавшего у нее на коленях. Маленькой девочки Сильвер. Одиннадцать маленьких девочек в одиннадцати коконах, напоминающих лимскую фасоль.
– Платина, Платина, – услышала она свой голос. Идиотским именем девочки была Платина, а не Сильвер. Сильвер – это фамилия судьи. Если Лайла и знала кличку погибшей кошки судьи Сильвера, сейчас она вспомнить ее не могла. А вот дочь Клинта звали Шейла Норкросс. Конечно, он в этом не признался, разочаровав ее, сильно разочаровав, не признался, что Платина – его ребенок. Или что Шейла – его ребенок. Губы Лайлы пересохли, и она вспотела, хотя в салоне патрульного автомобиля было прохладно. Она смотрела на распахнутую дверь дома Золник.
7Терри понятия не имел, мог ли он что-то сделать для этого парня или нет. Такая мысль вообще не пришла ему в голову. Вместо этого он сел на кровать, положил руки на колени и несколько раз медленно, глубоко вдохнул. Ему требовалось время, чтобы прийти в себя.
Спящая лежала на полу. Паутина покрывала голову, руки и нижнюю половину тела. Смятые слаксы и трусики валялись в углу. Женщина была миниатюрная, ростом около пяти футов. Судя по фотографиям на стене и комоде, лет семидесяти, а то и старше.
Терри предположил, что мужчина, который пытался изнасиловать хозяйку дома, скинул ее с кровати на пол, когда стаскивал слаксы вместе с трусами.
Насильник тоже лежал на полу, в нескольких футах от женщины. Он не выглядел взрослым мужчиной, в нем угадывалась подростковая поджарость. Джинсы съехали на лодыжки и застряли на кроссовках. На боковой стороне подошвы одного кроссовка была надпись маркером: «КУРТ М.». Красное лицо подростка блестело. Дыхание шевелило кровавую пену у рта. Кровь продолжала течь из промежности, увеличивая болото, уже образовавшееся на ковре. Пятно краснело на дальней стене гостиной, а под ним, на полу, лежала кучка человеческой плоти, как предположил Терри – член и яйца Курта М.
Курт М., вероятно, предположил, что женщина ничего не заметит. Этот сукин сын счел Аврору шансом своей жизни, утром пасхального воскресенья в раю насильников. Наверное, таких, как он, было множество, и всех их ждал неприятный сюрприз.
Но сколько понадобится времени, чтобы пошли разговоры? Если срываешь паутину и пытаешься им вставить, они дают отпор, они убивают. Терри это казалось совершенно справедливым. Но как же легко представить себе нового полубезумного мессию вроде этого говняного Сродника, который постоянно мелькал в новостях, кляня налоги. И этот новенький предложит совершенно новый план. Объявит, что в интересах человечества пристреливать упакованных в кокон женщин. Ствол к голове – и все дела. Они – что тикающие бомбы. Найдутся мужчины, которые ухватятся за эту идею. Терри вспомнил тех, кто долгие годы мечтал пустить в ход нелепые арсеналы, накопленные «для защиты дома», но не решался выстрелить в бодрствующего человека, тем более вооруженного и целящегося в ответ. Терри не думал, что таких мужчин миллионы, но достаточно долго прослужил в полиции, чтобы подозревать, что счет идет на тысячи.
И что ему оставалось? Жена Терри спала. Мог ли он
