– Я была дурой, – призналась она салону патрульного автомобиля. – Но, Ваша честь, прошу принять во внимание недостаток сна.
Если все так, почему она не высказала свои претензии раньше? В сравнении с тем, что творилось сейчас в мире, ее демарш казался непростительно мелким. Постыдным.
– Хорошо, – кивнула она, – прошу принять во внимание страх, Ваша честь.
Но теперь она не боялась. Слишком вымоталась, чтобы бояться. Слишком вымоталась, чтобы испытывать хоть что-нибудь.
Лайла сняла микрофон с крючка. Ей показалось, что он тяжелее миссис Рэнсом. Ну не странно ли?
– Первый вызывает базу. Ты на месте, Линни?
– Я на месте. – Линни, похоже, опять нюхнула порошка. Она говорила весело, словно белка, сидящая на горке свежих желудей. Опять же, прошлой ночью она проспала восемь часов, вместо того чтобы, как Лайла, сначала съездить в Кофлин, расположенный в округе Макдоуэлл, а потом до рассвета бесцельно кружить по Триокружью, подозревая в измене мужа, который на самом деле хранил ей верность. Ах, но столь многие не хранили, и была ли это причина или только предлог? Где правда? Можно ли найти в Интернете статистику относительно супружеской части верности? Точная ли она?
Шеннон Паркс предложила Клинту переспать с ней, а он отказался. Вот каким он был верным.
Но… таким ему и полагалось быть. Разве дают медаль за то, что ты держишь слово и не увиливаешь от взятых на себя обязательств?
– Босс? Слышите меня?
– Я еще задержусь, Линни. Нужно кое-что сделать.
– Принято. А что такое?
На этот вопрос Лайла предпочла не отвечать.
– Клинт должен вернуться в тюрьму. Немного поспит и поедет. Позвони ему около восьми, хорошо? Убедись, что он встал, и попроси проверить миссис Рэнсом, когда будет выезжать. Напомни, что он должен позаботиться о ней. Он знает, о чем речь.
– Хорошо. Быть будильником – не по моей части, но я готова попробовать. Лайла, с вами все в…
– Конец связи.
Лайла повесила микрофон на место. На востоке чуть теплился пятничный рассвет. Начинался новый день. Похоже, дождливый, очень подходящий для тех, кто любит вздремнуть после обеда. На пассажирском сиденье лежали атрибуты ее профессии: фотоаппарат, планшет с зажимом, радар, стянутые резинкой пачки флаеров, книжка штрафных квитанций. Она взяла ее, оторвала верхнюю страницу, на обратной стороне поверху написала заглавными буквами имя мужа, а ниже: Положи меня, Платину, миссис Рэнсом и Молли в один из пустующих домов. Охраняй нас. Может, оттуда не возвращаются, но как знать? – Она остановилась, задумавшись (думать было тяжело), потом добавила: Люблю вас обоих. Нарисовала сердечко (банально, но что с того?) и расписалась. Взяла скрепку из маленького пластмассового контейнера, лежавшего в бардачке, и прикрепила записку к нагрудному карману. Когда она была маленькой девочкой, мать каждый понедельник прикрепляла так к ее рубашке заклеенный конверт с деньгами на питание в школе. Лайла этого не помнила, но мать ей рассказала.
Покончив с этим, она откинулась на сиденье и закрыла глаза. Сон обрушился на нее, как черный локомотив, мчавшийся с выключенным прожектором, и какое же это было облегчение. Блаженное облегчение.
Первые паутинки выросли из лица Лайлы и нежно погладили кожу.
Часть вторая
Я посплю, когда умру
Не важно, если я немного устаю.
Поспать успею я, когда умру.
Уоррен ЗивонХлипкие старые доски крыльца прогибаются и стонут под ботинками Лайлы. Сильный весенний ветер гнет к земле поле лисохвоста, в которое превратилась лужайка перед ее домом, и шум этот приятен слуху. Сочная зелень лисохвоста кажется невероятной. Лайла смотрит в ту сторону, откуда пришла, и видит молодые деревца, пробившиеся сквозь растрескавшийся асфальт Тримейн-стрит. Они качаются на ветру, словно стрелки свихнувшихся часов, пойманные между двенадцатью и часом. Над головой – синее небо. На подъездной дорожке дома миссис Рэнсом стоит на спущенных колесах патрульный автомобиль Лайлы, ржавый, с распахнутой водительской дверцей.
Как она сюда попала?
Не важно, говорит она себе. Это сон. Не бери в голову.
Она входит в дом и останавливается, разглядывая то, что осталось от столовой, которой давно уже никто не пользовался: окна разбиты, порывы ветра раздувают порванные занавески, скопившиеся за годы опавшие листья почти достигают заплесневелой столешницы. Воняет гнильем. Шагая по прихожей, Лайла думает, что этот сон – возможно, путешествие во времени.
Кусочки потолка гостиной усеяли ковер, словно лунные камни. Телевизор с плоским экраном по-прежнему закреплен на стене, но экран изогнулся и вспучился, словно его поджаривали на огне.
Грязь и пыль выбелили сдвижные стеклянные двери, сделав их матовыми. Лайла сдвигает правую дверь, и та со скрипом ползет по прогнившей резине.
– Джаред? – зовет Лайла. – Клинт?
Они были здесь прошлым вечером, сидели за столом, который сейчас лежит на боку. Желтые сорняки возвышаются по краю деревянного настила у бассейна, лезут между досок. Площадка для барбекю, где они так часто ужинали летними вечерами, заросла полностью.
В бассейне, заполненном водой неприятного цвета, как в аквариуме после долгого перебоя с электричеством, замирает рысь. В пасти она держит птицу. Глаза рыси сверкают, у нее большие зубы, на шерсти блестит вода. К широкому плоскому носу прилипло белое перо.
Лайла царапает ногтем щеку, чувствует боль и приходит к выводу (с неохотой), что это все-таки не сон. Если так, сколько она спала?
Похоже, прилично. Или неприлично.
Зверь моргает сверкающими глазами и направляется к ней.
Где я? – спрашивает она себя, потом думает: Я дома. И снова: Где я?
Глава 1
1Ближе к вечеру пятницы, когда вторые сутки Авроры были в самом разгаре (во всяком случае, в Дулинге, потому что в некоторых частях мира пошли уже третьи сутки), Терри Кумбс проснулся от аромата жарящегося бекона и свежесваренного кофе. Первая мысль Терри была такова: осталась ли жидкость в «Скрипучем колесе» или он выпил все, включая воду для мытья посуды? Вторая мысль оказалась более прозаической: добраться до ванной. Он успел, и его обильно вырвало в унитаз. На пару минут Терри застыл, ожидая, когда остановится маятник, заставлявший комнату покачиваться из стороны в сторону. Когда маятник остановился, Терри выпрямился, нашел пузырек с аспирином, бросил в рот три таблетки, запил водой из-под крана. Вернувшись в спальню, уставился на левую половину кровати, где, насколько он помнил, должна была лежать Рита, с белым коконом на голове и белой пленкой поверх рта, втягивавшейся и раздувавшейся в такт дыханию.
Она проснулась? Все закончилось? Слезы навернулись на глаза Терри, и он в одних трусах поплелся на кухню.
Фрэнк Джиэри сидел за столом, который словно уменьшился в размерах на фоне его торса. В этом зрелище была некая трагичность – здоровяк за крошечным столом под ярким солнечным светом, – без единого слова сообщившая Терри все, что ему требовалось знать. Их взгляды встретились. Перед Джиэри лежал раскрытый номер «Нэшнл джиографик».
