— Если нить порвалась…
— Она не порвалась. — Оливер присел на корточки и потянул завязки моей сорочки. — На твоей шее нет никаких следов. На коже от трения и давления обычно остается линия как от ожога.
— И о чем это говорит? — Я оттолкнула его руку и затянула ворот.
— Твое ожерелье снимали через голову. Может, ты вчера перед сном сделал это сам?
— Меня хватило только на камзол. Может, Патрик?
— Ну тогда пропажа ждет тебя под подушкой.
Я поднялась, отряхнула колени:
— Надо было сначала посмотреть там.
Оливер покачал головой. Сам он, обладающий рассудочным, кроме моментов боевого безумия, характером, мой взрывной темперамент не одобрял.
Мы вернулись в казарму, вошли через незапертые двери и на цыпочках приблизились к моей кровати. Под подушкой лежал фолиант и кристаллы, ни бусин, ни ключа не было.
— Тысяча фаханов, — прошептала я, опускаясь на постель. — Мармадюк меня выгонит.
— Может, еще обойдется? Кажется, лорд-шут неровно к тебе дышит.
Я невесело улыбнулась, натягивая камзол и кафтан, которые обнаружились на перекладине кровати.
— Это его дыхание, знаешь ли, может выровняться в любую минуту. К тому же вместе с ключом пропали бусины, так что шансы, что до конца недели я смогу заработать одну серебряную, призрачны.
— Что случилось? — тихонько спросил Патрик, присаживаясь на мою кровать.
— Мармадюк сказал, что выгонит всех претендентов, у которых к концу недели не окажется серебра.
— И что дальше? — Станислас тоже говорил шепотом. — Ты потерял свое ожерелье?
— Или его украли, — ответил за меня Виклунд. — Патрик, ты вчера укладывал Цветочка. Медь была при нем?
Ленстерец задумался.
— Я не уверен. Хотя… Ожерелье было на месте, я оцарапал ладонь о бородку ключа. — Он поднял руку, продемонстрировав нам царапину.
— А позже? Когда ты поил меня лечебным зельем?
Патрик смущенно потупился:
— Не обратил внимания.
Я тоже слегка смутилась, непонятно отчего, но ленстерец быстро сменил тему:
— Нам нужно провести обыск, личных вещей нет ни у кого из нас, так что…
— Может, в вашем благословенном Ленстере дворяне и позволяют себя обыскивать, — голос Станисласа сочился сарказмом, — но тогда ваш край не только благословенен, но и странен своими обычаями-и-и.
Петь шепотом было сложно, но наследник Доремара с этим справился.
Парировать Патрик не успел, некто, чье спальное место находилось напротив моего, зашевелился, забурчал недовольно, поминая фаханов и собак.
— И тебе доброе утро, Гэбриел ван Хорн, — довольно громко прошептала я, добавив в голос добрую порцию яда.
— Какого… — Меченый красавчик сел на постели, потер щеку, на которой отпечатался след подушечного шва. — Ты приставал ко мне ночью, Шерези?
— Что, позвольте?
— Вот! — Его рука нырнула под покрывало и вынырнула с моим ожерельем, то, что это были именно мои бусины, сомнения не вызывало. — Какого мокрого фахана на моей постели делает твоя побрякушка, маленький мужеложец?
Мерзавец! Правильно говорят, ищи, кому выгодно. Ван Хорн не мог смириться с тем, что ключ от купальни достался мне. А теперь, услышав об обыске и испугавшись, решил представить все так, будто я… будто я сам… сама…
Кровь ударила в голову. Я вскочила, одним прыжком преодолела межкроватный проход и бросилась на клеветника с кулаками.
— Ничтожество! Вор!
Ван Хорн уклонился, схватил меня за запястья, рывком потянул на себя, наши лица оказались неподобающе близко, глаза у него были зеленовато-серые с золотистыми искорками около зрачков.
— О том, какой я мужеложец, можешь спросить свою белокурую «сестричку» Моник, — выдохнула я в ненавистное лицо.
— Девиз Шерези — «ни дня без дуэли»? Возьми свои слова обратно, Цветочек.
От его такого спокойного, такого презрительного тона хотелось визжать. Я резко откинула голову и нанесла свой коронный удар — прямой лбом в переносицу.
Только ван Хорн оказался ко всему готов, он отклонился и… мои губы встретились с его губами с такой силой, что мне показалось… нет, не показалось… или…
— Для поцелуя дружбы ты демонстрируешь недюжинную страсть, — через несколько долгих мгновений сказал Гэбриел и отстранил меня.
— Что?
Меня отрезвил не столько его холодный тон, сколько смешки, наполняющие казарму. Наша возня всех разбудила и привлекла толпу благодарных зрителей.
— Ну раз мы с тобой еще раз подтвердили нерушимость нашей дружбы, любезный граф, позволь объясниться. Я понятия не имею, как твое медное богатство оказалось в моей постели. Надеюсь, это чей-то глупый розыгрыш. А теперь бери свои слова обратно.
— Про Моник?
У меня в голове что-то кипело и клокотало, и вовсе не злость, а скорее — растерянность и стыд. Ван Хорн меня только что разделал под орех, вернул обиду сторицей. А мне еще казалось, что тем поцелуем мне удалось его смутить. Ха! Три ха! Это я сейчас готова провалиться сквозь землю.
— Моник? Я тебе ее уступаю, будем считать это небольшим дружеским подарком. Но ты, Цветочек, посмел заподозрить меня в недостойном дворянина воровстве. Это оскорбление, которое может смыть только кровь.
Что я могла? Продолжать доказывать вину ван Хорна? Чтобы еще углубить степень своего падения?
— Приношу извинения. Наследника ван Хорнов нельзя заподозрить в недостойном дворянина поведении. Я погорячился.
Гэбриел оглядел зрителей и произнес задумчиво, будто прося у присутствующих совета:
— Принять извинения или не принять? Может, все же дуэль? Или простить друга? Пожалуй, я склоняюсь ко второму, особенно если ты… — Он опять притянул меня к себе и продолжил шепотом на ухо: — Будешь одалживать мне ключ от купальни несколько ночей в неделю.
Я испугалась не столько дуэли, сколько того, что опять оказалась в двусмысленном положении, поэтому быстро кивнула:
— Да!
— Я тебя прощаю. А теперь, если ты наконец покинешь мое ложе, я бы хотел заняться утренним…
Со двора раздался пронзительный звук трубы, видимо побудка. Рассвет! А я все еще здесь. Не дослушав, чем там утренним хотел заниматься ван Хорн в мое отсутствие, я схватила ожерелье, сунула его Виклунду, стоящему в первом ряду зрителей.
