Жанна решилась подойти и встать рядом, трепещущая, как лань на обочине хайвея.
– Ваше величество, – шепнула она, – не надо, а?
– Чего?
– Трогать те… вещи.
– Не надо, – согласился я, – так не надо. Но приходится.
Я снял с крючка металлическую причендалину с удобной рукоятью, это единственное, что понял, остальное все странное, как неандертальцу фен для сушки волос или машинка для стрижки волос в носу. Понял только, что работает в большом диапазоне, десятки сенсорных переключателей, однако вряд ли эта штука все еще в сохранности.
– Пойдемте дальше, – сказал я, – как вам, Жанна?.. В восторге?
Она затрясла головой:
– Нет, ваше величество!
– Я тоже, – согласился я. – Это помещения для нижних чинов. Их инспектируют служащие в ранге баронов, а то и виконтов! Но при кадровом голоде многое приходится самому… А вы говорите, император, император!
На всякий случай заглянул и в остальные эти одинаковые помещения. Сердце стучит, это перед женщиной я каменная статуя Командора, а внутри все трясется от радостного возбуждения, перемешанного со страхом. Это магические ловушки зрю издали, но если что рванет подо мною механическое, тут я пас…
Жанна-Антуанетта старается не отставать, обеими руками поддерживает подол пышного платья, здесь зацепиться им проще простого, я покосился на ее старания, хотел было посоветовать просто заткнуть края подола за ее покрытый золотыми узорами поясок, но решил, что мои демократические помыслы насчет помощи женщине точно поймут как-то не так.
Она покосилась на мое исполненное задумчивости лицо.
– Ваше величество?
– Опасность существует для тех, – ответил я величественно, как и подобает величеству, – кто ее боится. Да не убоимся зла!.. И добра тоже бояться не стоит, хотя добро, конечно, опаснее. Заходите, Жанна, присаживайтесь.
– Что? – вскрикнула она. – Присесть в этом ужасном месте?
– Можете прилечь, – разрешил я, – в позе Рубенса или Тициана, хотя там все ужасающе толстые, как принято считать искусствоведами, хотя для мужчин самое то.
– Я толстеть не буду, – заявила она твердо.
– И не надо, – согласился я. – Вы же не для постели, вы бренд! Лицо империи. Я вообще не слышал, чтобы с фотомоделями или манекенщицами кто-то спал, с ними только на показах… Здесь осторожнее, проход узковат, что-то сдвинулось. Не думаю, что так было изначально…
Я прошел боком, она с ее фигуркой проскользнула легко, но я поддержал под локоть, вот-вот упадет в обморок, я же вижу, с каким усилием заставляет себя двигаться следом, уже в полуобморочном состоянии.
Я снова подхватил ее, уже обняв за талию, пошатнулась уж слишком, почти насильно отвел к ближайшему креслу и усадил, придерживая за плечи, чтобы пресечь слабые попытки встать.
– Отдохните, – велел я. – Это высочайшее повеление императора.
– Мне одной страшно, – прошептала она.
Я вздохнул, сел напротив.
– Тогда понаслаждаемся отдыхом вместе. Кофе?.. Сейчас…
Я придвинул ближе небольшой столик, маркиза вздрогнула, когда в моей ладони возникла белоснежная чашка с парующим черным напитком.
– Прошу вас, – сказал я и протянул ей, – печенье, пирожные, конфеты?.. Насчет вафлей уже усвоил, их предлагать даме неприлично, а как насчет крекеров?.. Их вроде бы прилично, хотя если подумать… Или пирожное с кремом?.. Про них даже при разнузданной фантазии ничего не скажешь… хотя, гм…
Она вряд ли что поняла из моего монолога раскованного демократа, осторожно приняла чашку за ручку.
Я тут же создал и себе, с наслаждением отхлебнул, в восторге приопустил верхние веки.
– Ваше величество?
– Пейте, – посоветовал я. – Это взбодрит.
Она опустила взгляд на возникшую на столе тарелку с горкой сахарного печенья и пирожных в форме трубочек с кремом.
– Это… откуда?
Я отмахнулся:
– Маркиза… неужели опустимся до разговоров о кухне? Мы что, простолюдины или, простите за бранное слово, демократы?
– Нет-нет, – запротестовала она слабым голосом, – просто…
Я смотрел, как она сделала трусливый глоток, лицо испуганное, но ничего не случилось, а я тем временем осушил чашку и сделал себе еще одну.
Она наконец взяла двумя пальчиками, такими нежными и розовыми, трубочку с кремом, осторожно откусила.
– Ой, как… восхитительно…
– Да, – согласился я, – весьма как бы. Не лепо ли ни бяще. Мне тоже вполне. Хотя я эстет еще тот!.. Но кони есть кони.
Пока пили кофе, а маркиза постепенно оживала, видно по намекам на слабый пока румянец, я продумывал насчет скайбагера.
Что Антуана здесь не держат, уже понятно, в таком мертвом мире не живут даже бактерии. Насчет ощущений я дуб дубом, это женщины чуткие, как все животные, ибо к природе ближе, а мне только дубиной по голове, чтобы заметил, но от стен и этих исполинских агрегатов веет такой мощной мертвечиной, что понятно, жизни здесь нет давно. Столетия, даже тысячелетия пусто. Привидения и то вымерли.
После третьего крекера щечки маркизы нежно порозовели, красиво изогнутые губы стали ярче, даже глаза стали яркими и блестящими.
– Ваше величество! – проговорила она уже чуточку окрепшим голоском. – Это волшебный напиток!
– Уверены, – спросил я, – что не эти волшебные пирожные?
Она запнулась, опустила взгляд на оставшиеся три трубочки заварного.
– Не знаю… а можно еще одно?
– Можно, – великодушно сказал я. – Вашей фигуре ничто не повредит. Во всяком случае, еще долго.
Ее глаза засияли, тут же ухватила пирожное, словно птичка клюнула, я смотрел с удовольствием, как мало женщине надо, чтобы ожить в этом страшном для нее месте.
С энтузиазмом долопала остальные пирожные и даже печенье, раз уж ее фигуре ничто не повредит, императору виднее. Главное, ответственность свалить на мужчину, а если взял ее на себя добровольно, то это и есть женское счастье.
Я поднялся, Жанна-Антуанетта тут же встрепенулась, я сказал с сочувствием:
– Сидите, маркиза, сидите. Я загляну вон в те комнаты! Они на виду. Вы увидите, как войду и как выйду. Посмотрю, что там, а затем отправимся вместе в другую часть корабля.
Она спросила в недоумении:
– Корабля?
– Он же плавает, – пояснил я, – в воздухе. А не тонет… ну, это же просто! Воздух здесь наверху еще тяжелее этой металлической громадины. Не знали?
– Н-нет, ваше величество…
– Мир полон чудес, – сообщил я.
На всякий случай оставил ей еще и вазочку с мороженым, невиданное лакомство даже на продвинутом Юге. Нужно чем-то отвлечь, что с женщинами проходит запросто, хотя маркиза за спасение мужа держится на удивление крепко, мороженым тут не отделаешься.
Провожаемый недоверчивым взглядом, я заглянул в соседнюю комнату, пересмотрел там бегло вещи, вышел и помахал маркизе, что вот он я, зашел в другую.
Когда вышел, сразу уперся в ее взгляд, снова помахал, поулыбался, что вон он, не исчезаю, сейчас зайду в следующую и снова выйду, не беспокойтесь, маркиза, все хорошо, все хорошо…
Так заглянул еще в три комнаты, везде плюс-минус одинаковое, что и понятно, у всех работяг примерно те же запросы, одежда и даже инструмент, который хранят у себя же в комнатах. Возможно, из ритуальных соображений, а возможно, и житейских, раз уж тут люди, что сопрут и не покаются на исповеди.
Но в последней задержался, обнаружив нечто знакомое, что-то напоминающее штуку, которую я называл болтером за неимением подходящего названия. То есть
