Пошатываясь, она добралась до кровати и рухнула на нее. Перед глазами все плыло, белые стены словно подернулись рябью. Доктор Шеферд протянул ей грифельную доску и мелок. Она попробовала взять их. Руки дрожали и двигались замедленно, под действием лекарств.
– Лежите, лежите, если вам так удобнее, миссис Бейнбридж. Вы можете принять любое положение, какое хотите, лишь бы удобно было писать.
У нее не было выбора – подняться не позволяла слабость.
– В вашей истории наметилось несколько интересных поворотов. Я бы хотел сосредоточиться сегодня на одном из них. Вы написали, что ваша матушка скончалась от тифа. А отец ваш, я полагаю, ушел еще ранее? – Она кивнула. – А от чего умер он?
Перед ее глазами начало было проявляться лицо Па, но она не позволила себе этого, решительно опустив веки.
– Миссис Бейнбридж? Вы помните, как он скончался?
Мел заскрипел по доске. Нет, написала она.
Шеферд покашлял, прочищая горло.
– Я предполагал, что такое могло быть. Видите ли, миссис Бейнбридж, по моему мнению, ваша теперешняя немота возникла не только в результате пожара в Бридже. Я подозреваю, что причины для этого состояния накапливались в течение долгого времени. На самом деле, я уверен, что болезнь, возможно, начала развиваться со смерти отца.
Она широко распахнула глаза. Потом повернула голову на подушке, вглядываясь в неясные очертания врача.
– Да. Мне очень жаль сообщать вам это, но смерть постигла вашего отца при очень тягостных обстоятельствах. Это случилось меньше чем через два месяца после рождения вашего брата. – Она слышала, как доктор шуршит бумагами, но не могла сфокусировать зрение, чтобы увидеть их. – Была вызвана полиция. Вы сами дали показания. – Пауза. – Хотите… хотите, чтобы я прочитал его?
Ей показалось, что вся кровь, до единой капли, превратилась в лед. Она не могла шевельнуться, только моргнула, но он принял это за согласие.
– «Элизабет Ливингстон, двенадцати лет, со «Спичечной фабрики Ливингстонов», Боу, Лондон. Я – дочь покойного. Я помогала работницам на фабрике с самого детства. Второго августа, примерно в три часа дня я собирала связки спичечной соломки, когда заметила огонь на полу. Сперва он был небольшой, возле циркулярной пилы. Я не видела, как и почему он загорелся. Зная, как опасен огонь на фабрике, я подбежала, чтобы его погасить, но у меня не было под рукой ни кошмы, ни песка. Я попыталась сбить огонь руками и сильно обожглась. Кажется, я не кричала «пожар!». Это, видимо, сделали другие работницы. Вскоре после этого я увидела отца, бегущего ко мне с ведром воды. Вода выплескивалась из ведра, и он, видимо, поскользнулся. Я в это время была занята своими ожогами. Я услыхала такой звук, будто скользит обувь, потом шум падения. Когда я подняла глаза, то увидела, что он упал на циркулярную пилу».
Шеферд выдержал паузу, как бы отдавая дань памяти. Лучше бы он этого не делал – в возникшей тишине она снова услышала его, тот жуткий звук.
– Страшное потрясение для любого человека увидеть такое, – наконец заговорил он снова. – Не говоря уже о ребенке, двенадцатилетней девочке.
Он даже не представлял, о чем говорит.
Доктор Шеферд принялся расхаживать по палате. Она почувствовала облегчение: звук его шагов заглушил вопль, стоявший в ушах.
– Из вашей истории я понял, что это событие как-то вывело вашу матушку из душевного равновесия – что ж, это вполне объяснимо. Вы помните?
Она кивнула.
– Можно ли сказать, что она – почти – помешалась от горя?
Ах Ма, преданная ему до самого конца. Как же она его любила. Ма видела его всяким, знала и с самой плохой стороны и все же беззаветно любила – намного сильнее, чем она любила Элси.
Снова кивок.
– А не думаете ли вы, миссис Бейнбридж, что этот же несчастный случай мог повлиять и на вас сходным образом? Что в вашей семье может иметься такая предрасположенность? Не забывайте, вы тоже пережили ужасную потерю. А за ней последовала и другая.
Ужас был как раз в том, что она не повредилась в уме. Все чувства и привязанности, все, что только имелось в ее мире хорошего и чистого, все было поругано и искорежено – и несмотря на это, она до сих пор мыслила куда яснее, чем несчастные обломки человеческих существ, что мочились под себя прямо там, в коридоре. Она это знала.
– Безумие, как мы его называем, может проявляться по-разному. Люди не всегда вопят и воют, как, судя по вашему рассказу, делала ваша матушка. Но, скорее всего, оно действительно передается из поколения в поколение, я не раз наблюдал такое, и особенно по женской линии. Истерия и подобное ей передается от матери к дочери. Рано или поздно, но это проявляется. Боюсь, от этого не спрятаться, это факт, отрицать который, увы, невозможно.
Медленно опустив голову, она позволила ему забрать доску и мел.
Она чувствовала, как к ней неотвратимо подбирается прошлое, затапливает ее, как вода в реке, которая во время дождя дюйм за дюймом поднимается в своих берегах, постепенно добираясь ей до подбородка, наполняя рот.
Боюсь, от этого не спрятаться.
В этом доктор был прав. Теперь, когда она начала рассказывать свою историю, спрятаться было невозможно.
Бридж, 1865С началом Рождественского поста погода резко переменилась. Туман покрыл холмы, пеленой заволок окна. Стоило приоткрыть дверь на улицу, как в дом врывались порывы ветра, неся с собой серебристо-серую дождевую пыль. Но Элси пообещала мистеру Андервуду, что начнет посещать службы, а обещание, данное викарию, нарушать нельзя, особенно накануне Рождества.
В октябре, на похоронах Руперта, Элси почти не обратила внимания на состояние церкви Всех Святых. Тогда все ее внимание было сосредоточено на гробе и лежащем в нем теле. Все остальное казалось несущественным или даже несуществующим. Но сейчас предметы приобрели четкие очертания. Церковь была убогой. Холодная, сырая, она отчаянно нуждалась в срочном ремонте.
Скамья их семьи располагалась впереди. Элси и Сара немного опоздали и, чтобы попасть на свои места, были вынуждены красться мимо сидящих рядами бедно одетых жителей деревни. Паршивцы поглядывали на них, но ни один не встретился с Элси взглядом – только косились исподтишка. Вероятно, до сих пор считали, что встреча с вдовой сулит беду.
К счастью, скамья Бейнбриджей стояла на некотором возвышении и была отгорожена от остальных прихожан боковиной и высокой спинкой. Дерево было изъедено до дыр – Элси пришлось стряхнуть пыль с сиденья, прежде чем сесть.
– Черви, – прошептала Сара, морща нос.
Дверца сбоку захлопнулась. Элси вздрогнула. Оказаться запертой в деревянной ловушке вместе с
