Неужели он в самом деле думает, что она попытается это сделать? Да она готова на все, лишь бы никогда больше не слышать – и даже если она оглохнет, этот звук все равно будет подстерегать ее в снах.
– Миссис Бейнбридж?
Чтобы умиротворить и успокоить его, она открыла рот, шумно выдохнула и снова закрыла.
Доктор Шеферд вздохнул.
– Что ж, видно, пока не время, – он открыл ящик стола. От раздавшегося при этом омерзительного деревянного клацанья у нее заныли зубы. – Пока мы здесь, я хочу кое-что вам показать, миссис Бейнбридж. Это одна старая история болезни, на которую я наткнулся, когда искал вашу. В то время я не придал никакого значения тому обстоятельству, что у нас на излечении находилась еще одна миссис Бейнбридж. Но когда вы в своих записях упомянули матушку Руперта, я посмотрел на это другими глазами.
Вытащив папку, он положил ее на стол. Обложка была сильно обтрепана и покрыта пятнами.
– Это и в самом деле оказалась она. Джулия Бейнбридж.
Что-то словно неслышно взорвалось у нее в груди. Плачущая женщина с глазами Руперта.
Она потянула было к истории болезни дрожащую руку, но доктор Шеферд решительно прикрыл папку ладонью.
– Боюсь, фотографий там нет. В те дни это было редкостью. Но я почитал записи и готов вкратце пересказать вам.
Ему не хотелось, чтобы она заглянула внутрь. Почему?
Доктор Шеферд принялся рассеянно разглаживать края папки.
– Как мне показалось при чтении ваших записей, вы подозреваете, что та, другая миссис Бейнбридж страдала похожим заболеванием. Что она попала в такие же обстоятельства – а это, разумеется, только усилило ваши собственные страхи. Вот я и подумал, что для вас, возможно, будет некоторым облегчением узнать, что у Джулии был совершенно иной случай. Всю жизнь она была больна меланхолией. Болезнь развивалась постепенно, но особенно усиливалась всякий раз после родов.
Эти жалобные звуки, совсем не похожие ни на рыдания Сары, ни на плач миссис Холт. Она прикрыла глаза, пытаясь выбросить их из головы.
– Однажды летом в Бридже случилась трагедия. Дитя Джулии, мальчик лет пяти, попытался перепрыгнуть на пони через живую изгородь. Препятствие оказалось слишком высоким. Животное получило травмы, несовместимые с жизнью, и его немедленно умертвили. Мальчик прожил немного дольше, но получил отек мозга… В конце концов, он скончался.
Лоскутное одеяльце. Должно быть, тот ребенок лежал под ним, а Джулия, истерзанная мукой, сидела рядом.
– Как на грех, всего за три месяца до того Джулия родила дочь. Ее состояние оставалось… нестабильным. После несчастного случая у нее развилась особая мания, связанная с деревянной лошадкой-качалкой. За несколько дней до трагедии, утверждала она, на лошадке появились царапины именно в тех местах, где были травмы у пони.
Все это уже было ужасно, но ее ожидало кое-что. Вот-вот – она знала – это сорвется с языка доктора. Медленно она открыла глаза.
Шеферд просматривал старые записи. Казалось, он полностью поглощен своим занятием, с интересом заглядывает в прошлое несчастной Джулии Бейнбридж.
– Дальше наблюдается расхождение в деталях. Я располагаю официальным отчетом, немного высокопарным письменным свидетельством ее супруга… и записью разговора Эдны Холт с одним из наших психиатров.
Она затаила дыхание.
– Мне было приятно убедиться, что миссис Холт подтвердила многие подробности вашего рассказа. Например, она не присутствовала при смерти детей Бейнбридж, но ухаживала за Джулией во время ее болезни. Это, возможно, единственное светлое пятно в этой скорбной истории, – доктор Шеферд встретился с ней взглядом. Заколебался, прикусил губу. Наконец, он заговорил: – По официальной версии, имело место удушение. Порой и вправду случается, что младенцы задыхаются во время сна. Но из намеков, сделанных миссис Холт и мистером Бейнбриджем, я заключил, что Джулия утопила свою маленькую дочь в фонтане.
Из легких будто выдавили весь воздух, и я не могла вздохнуть: она тоже об этом догадывалась. Мама сделала мне больно.
– Трагично, – повторил Шеферд. – Я полагаю, дело успешно замалчивали – до тех пор, разумеется, пока не родился ваш супруг. А уж тогда и отец, и экономка забеспокоились о благополучии младенца. Джулия повторяла, что должна «защитить» его. А ведь то же самое она говорила и о маленькой Элис. Невозможно винить их за то, что они пошли на крайние меры.
Она вспомнила о своем потерянном ребенке, об оленьем роге, вонзившемся в глазницу Хелен. Не исключено, подумалось ей, что смерть от утопления была более милосердным исходом.
Бросив папку перед собой на стол, доктор Шеферд положил на нее скрещенные руки. Открывать ее, впрочем, не было необходимости, он, кажется, знал ее содержание наизусть.
– Несмотря на все усилия врачей, улучшения не было. Джулия оставалась здесь долгие годы. Она умерла, кажется, как и ваш супруг, в возрасте около сорока лет, от болезни сердца.
Несчастная женщина. Даже удивительно, что ее сердце еще столько времени билось, а не разорвалось раньше.
Доктор выпрямился. Его мрачность как рукой сняло.
– Как ни странно, миссис Бейнбридж, эту печальную историю я рассказал, чтобы поднять ваш дух. Я воспринял ее как доказательство, что ваши воспоминания отчасти истинны, хотя другая их часть… – он махнул рукой, – мягко говоря, грешит преувеличениями. Однако в целом мы продвигаемся, прогресс налицо.
Она вспомнила о разбитом столе, о шипении. Прямо у нее в палате.
Чей-то прогресс и в самом деле налицо.
Остается только надеяться, что продвигается именно она.
Бридж, 1866Было больно дышать. Как Элси ни пыталась, ей никак не удавалось принять более удобное положение. При каждом движении ей будто вонзали кинжал между ребрами.
Казалось, что у нее свернут на сторону нос. Один глаз заплыл так, что она видела лишь тонкую полоску света. Сомнений в наличии разума у нее не осталось: она не сумасшедшая. Что-то на нее надвигалось, неотвратимо, как прилив, дюйм за дюймом наползающий на берег. Неотвратимо, но не быстро. Нет. Им хотелось, чтобы она побегала, им это нравилось.
Элси повернула голову. Подушка, на которой она лежала, сбилась. Она находилась не в детской. Кто-то, видимо, услышал треск и обнаружил ее в западне. Элси не помнила этого. Все спуталось из-за приступов боли.
В коридоре раздались шаги, а чуть позже голос. Мужской голос – она узнала его.
– Джолион! – вместо крика его имя прозвучало стоном, едва слышным. Из последних сил Элси попыталась пошевелиться. С обеих сторон ее подпирали подушки, помогая полусидеть.
Шаги остановились за ее дверью. Элси ждала. Ничего не происходило. Никто не входил в комнату.
Напрягая слух, она услышала, как Джолион разговаривает с Сарой.
– Она до сих пор спит?
– Думаю, да, – у Сары был измученный голос. – Бог свидетель, она получила внушительную дозу лекарств, мистер Ливингстон.
– Это моя вина. Я не должен был заставлять ее возвращаться сюда, одну.
– Вы не должны винить себя.
Джолион что-то сказал, но Элси не разобрала
